Жюльетта Бенцони - Оливье, или Сокровища тамплиеров
В церкви, тесноватой из-за низкого свода и приземистых колонн, но благоухающей сосной и всеми травами пустоши, смешанными с ароматом елея, была отслужена прекраснейшая месса. В последующие дни и годы было отслужено множество других, но именно эта навсегда запечатлелась в сердце Санси. Потому что свершилось невероятное, потому что Рено не сводил с нее глаз, потому что сжимал ей руку на протяжении всей службы, и она понимала, что сейчас он любит ее по-настоящему. Не меньше, наверное, чем любил королеву, и, наверное, более страстно, ведь ему уже минуло тридцать пять лет, и он был теперь зрелым мужчиной, который уверен и в своем выборе, и в своих чувствах.
И когда, по окончании ночной трапезы, они оказались наедине, лицом к лицу, в большой господской спальне, куда их отвели самым церемонным образом, словно то была свадебная опочивальня, Санси, забыв все прежние страхи, стыдливость, вызванную пережитой скверной, позволила Рено развязать бант на своей рубашке и предалась страсти, которую, как она была теперь уверена, делила вместе с ним и которая вознаградила их сверх всяких ожиданий...
Только на следующее утро они начали разговаривать.
Рено нуждался в этом больше, чем Санси, — естественно, ведь ему надо было столько рассказать! Прежде всего, о своей жизни в Константинополе, городе, который стал очень опасным при императоре, сидевшем на скудной диете, но все же успешно противостоявшем Михаилу Палеологу, греческому претенденту на трон бывшей Византии. Убийственные стычки, все более и более опасные вылазки, поражения — вплоть до той ночи, когда один из жителей города провел врагов по подземному ходу, а император, спокойно спавший в своем дворце Буколеон, об этом даже не подозревал. Греки отвоевали свой императорский город и не намеревались больше отдавать его. Надо было бежать. Бодуэн, под защитой нескольких верных соратников, сумел занять место на галере, бросив по пути свою диадему, пурпурные башмаки и все знаки императорского достоинства. Латинское королевство, основанное после крестового похода, отклонившегося от религиозной цели[15], рухнуло после пятидесяти семи лет существования.
— Мы добрались до Негрепонта[16], потом до Сицилии, потом до Неаполя, затем была долгая дорога в Куртене: там он, больной и лишившийся всех иллюзий, встретился, наконец, со своей супругой Марией... как и я встретился с вами, но столь же бесславно!
— Зато в добром здравии, и за это я не устану благодарить Господа! Значит, из всех тех, кто на Кипре поклялся выступить на помощь своему несчастному сюзерену, никто не сдержал слова... Вы оказались единственным?
— Можно сказать и так, но не забывайте, что многие умерли, а другие, кого с трудом удалось освободить после тяжкого египетского плена, жаждали только одного — вернуться домой. Король тоже вернулся во Францию и, несмотря на казну, опустевшую из-за неудачного крестового похода, вновь стал мудро править, чем завоевал любовь подданных и восхищение соседей. Кстати, и на Святой земле он укрепил защитные укрепления многих городов и крепостей, оставив этот край в относительном спокойствии...
— Но без существующего короля, без настоящей армии, без реальной власти! Что можно сделать, когда с одной стороны тебя окружают монголы, а с другой — жестокий Байбарс, ведь они так и жаждут прибрать к рукам остатки Франкского государства! Быть может, наш сир умиротворил свою душу, совершив паломничество, о котором он так мечтал, я же полагаю, что ему лучше было не покидать Францию...
Рено засмеялся.
— Похоже, ваше отношение к королевскому семейству не изменилось? Вы по-прежнему суровы к нему!
— Не ко всем его членам. Я жалею мадам Маргариту... которую всегда любила. А вы?
Выпалив этот прямой и неожиданный вопрос, Санси ощутила, как у нее замирает сердце. Но лицо ее супруга осталось таким же оживленно-радостным. Правда, он ответил не сразу, но привлек Санси к себе и нежно поцеловал ей волосы. Потом он вздохнул:
— Этот огонь давно угас. Он родился по причине невероятного сходства ее с моей бабушкой Изабеллой Иерусалимской, в которую я, кажется, слегка влюбился, когда раздобыл ее портрет, ведь я никогда не видел такого восхитительного лица. Остальное дополнило воображение... Но после нашей свадьбы, во время этого путешествия, когда вы держались столь отстраненно, после нашей разлуки... в общем, за все эти годы, которые я провел на земле, отныне вновь и навсегда византийской, где я не понимал ничего, где чувствовал себя полным чужаком, несмотря на дружбу императора, я стал видеть прошлое иначе, и постепенно во мне родилось сожаление о том, что я потерял вас, при этом так и не добившись вашей любви. Вы думали только о Боге и согласились выйти за меня только из любви к королеве.
— С чего вы взяли, что я сделала это из любви к королеве? Король, сознавая это или нет, изнывал от ревности. Он жаждал лишить вас головы... а я бы умерла от горя, если бы он убил вас. Мне не нужно теперь скрывать это от вас, милый мой сеньор. Я любила вас с тех пор, как почувствовала себя женщиной. Вот в чем единственная причина моего согласия! Но я стыдилась вас, потому что мое тело было осквернено султаном... и последствиями его притязаний.
— Неужели у вас был от него... ребенок?
— Господь сжалился надо мной: я потеряла дитя, когда мы попали в шторм. Только Онорина знает об этом. А я бы скорей перерезала себе горло, чем призналась вам в этом...
— Забудьте об этом, сердце мое, у нас с вами будут другие дети. Наши дети!
— Не поздно ли? Мне тридцать лет!
— А мне тридцать шесть! Но мы вовсе не старые!
— Кстати, о детях, где ваш юный друг Василий? Я так обрадовалась, что вы вернулись, что даже не спросила о нем. Надеюсь... с ним не случилось ничего неприятного?
— О нет! Он просто женился. В Византии он познакомился с хорошенькой дочкой торговца тканями из квартала Буколеон. Они полюбили друг друга, и родители Мелиссы, соблазненные приданым, которым одарил ее император, приняли его с распростертыми объятиями. Он стал заниматься ремеслом своих отцов. Он счастлив... и у него уже два сына. Признаюсь вам, я ему завидовал. Поэтому, милая, я бы очень хотел, чтобы вы сделали меня отцом...
— Конечно, вы тоже хотите сыновей!
— Ничего не имею против дочерей, если они будут похожи на вас!
К несчастью, ждать пришлось долго. Санси беременела четыре раза, но младенец либо рождался мертворожденным, либо умирал всего через несколько часов, к великому отчаянию родителей. Несколько раз Санси совершала паломничество в Сен-Бом, что представляло собой долгое и нередко тяжелое путешествие, поэтому она, в конце концов, отказалась от этого. По настоятельной просьбе супруга, которому она никогда не разрешала сопровождать ее. Именно он в один прекрасный день отвез ее в Мустье, заявив, что нужно просить Богоматерь, которой более подобало заботиться о детях, в отличие от Марии Магдалины, никогда не рожавшей. И, наконец, их желание исполнилось: рождественской ночью 1270 года, когда церковные колокола по всему Провансу гремели под небом, таким же звездным и синим, как и в день возвращения Рено, раздался и первый крик Оливье. Малыш кричал без устали, и было похоже, что ни у кого в окрестностях нет таких сильных легких.
