Эдит Хилл - Порабощенные сердца
— И кто это прекратит? — Ллевен посмотрел на Маурика. — Многие считают, что это должен сделать ты. Они даже говорят, что тебе пора действовать, и не понимают, почему ты этого не делаешь. Это больше всего затрагивает тебя.
— И что же эти трусливые разносчики слухов и сплетен хотят от моего брата? — Гневный голос Балора раздался из темного угла — его любимого места. — Этот темнокожий ублюдок пользуется абсолютной поддержкой Церрикса с благословения Совета!
Ллевен пожал плечами и посмотрел в сторону сидящей в тени фигуры. Он предпочел, не возражая, снисходительно согласиться с Балором.
— Ты прав. В данный момент… вероятно… с ним нельзя ничего сделать. А с ней? — Он снова повернулся к Маурику. — Она твоя родственница и поэтому никакой другой мужчина не несет за нее ответственность. У нее есть собственность. Такая редкость — женщина, владеющая землей — привлечет многих мужчин. К тому же теперь, когда ее живот стал плоским, а ребенок родился мертвым, она достаточно привлекательна и на вид, и на ощупь. Многие удивляются, почему ты по крайней мере не отберешь ее у этого раба для себя.
— Они забывают, какой стыд лежит на ней? — Маурик с отвращением фыркнул и гордо поднял голову. — Довольствоваться объедками врага… Нет!
— Говорят, ты не делаешь этого потому, что не можешь.
Глаза Маурика сузились от ярости, пальцы ухватились за рукоятку ножа.
— Что ты сказал?
— Я не говорю ничего. Другие говорят, что, несмотря на свою трусость, твой брат в некотором отношении был более мужчина, чем ты. В конце концов, он взял себе жену и оплодотворил ее.
У Маурика перехватило дыхание. Ничто из сказанного ранее не вызвало у него такой ярости, как эта заключительная фраза. И все же хватило присутствия духа вспомнить, что это ошибочное представление об отцовстве ребенка предпочтительнее, чем правда. Но почему вообще обсуждают, что Кейр был хотя бы в чем-то более мужчиной? Как мог он допустить это?
— С каких пор воин, доказавший свою храбрость, должен защищаться против подобной болтовни? — Этот вопрос Балора вызвал всего лишь несколько вялых кивков, и Маурик понял, что сомнения посеяны. Далее для этих людей — его братьев по оружию — его мужское достоинство будет оставаться под сомнением, если он не докажет обратного.
— Что делать со своей родственницей, Маурик, решать тебе, — продолжал Ллевин. — Но как брат ее мужа и единственный родственник, ты имеешь на нее права. При наших предках мужчина всегда делил свою жену между родственниками. Возьми то, что принадлежит тебе по древнему праву. По крайней мере, ты докажешь свою дееспособность. А потом можешь отбросить ее и, отказавшись принять объедки наших врагов, продемонстрируешь свою гордость! Кроме того, поставишь этого самонадеянного римлянина на место. Пусть он посмотрит, как ты берешь то, что он считает своим. А если рискнет помешать тебе… Несмотря на обещанную Церриксом защиту или поддержку Совета, у тебя есть все права убить взбунтовавшегося раба.
Реакция на слова Ллевена была мгновенной и бурной, подобно вспышке сухого трута, поднесенного к огню. Подогретые разговорами и вином, все разом одобрительно заговорили.
— Пора ему ответить за свою наглость, — согласился Балор. Он взглянул на Маурика.
Маурик понял невысказанные мысли брата. Хотя он и поклялся не убивать римлянина, при подобных обстоятельствах клятва стала бы недействительной. Но этот план имел гораздо большие преимущества, о которых эти люди и не догадывались. Если бы May-рик смог убить посла Рима, мирный план Церрикса перестал бы существовать.
— Пора ей попробовать укол ордовикского копья, а ему — удар ордовикской стали, — послышался чей-то низкий голос. Эта мысль была на уме у всех, и Маурик почувствовал возбуждение — не от образов, навеянных пьяными предложениями, а скорее от предвкушения поражения Церрикса. Он взглянул на окружавших его людей.
За вопросительными взглядами, которыми они обменялись, чувствовалось согласие. Переспав с римлянином, родственница Маурика не только потеряла всякое право на уважение и защиту, но и совершила преступление, требующее наказания. А что до ее любовника, этого раба, чья дерзость делала посмешищем достоинство всего племени, самым подходящим наказанием для него была смерть.
Из шестерых воинов вокруг очага только один сохранял спокойствие. Лежащий слева от Маурика, Инир лениво перевернулся со спины на живот и подпер рукой подбородок. Он внимательно слушал, но не выказывал никакой реакции. Ему было все равно, с кем спал римлянин. Если он и испытывал какие-либо эмоции, то это было только вялое удивление стремлению других искать доказательства своей мужественности между ног женщины. Казалось, что за ладонью он скрывает зевок.
Маурик обратился к остальным. Для этих людей, ожидающих решения, его слова прозвучали, как сигнал боевого рога. Он оглянулся на скрытое в тени лицо Балора и усмехнулся.
— Скажи, брат, кто сегодня ночью охраняет ворота?
Глава 16
Гален снова не спал. Сегодня он чувствовал себя еще более неспокойно, чем обычно. Как ни старался Гален не думать о ней, эта женщина заполняла все его мысли. Он все равно думал о ней и о случившемся сегодня.
Во время его занятий с Дафиддом Рика заметила что-то, заставившее ее уйти. Позднее она попыталась сгладить впечатление от своего ухода и старалась вести себя по-прежнему, но у нее ничего не получалось. Гален знал, что она поняла и почему ушла.
Она никак не хочет принять очевидного, и это вызывало сожаление. Человек не может изменить того, чем распоряжаются боги: течение реки, направление ветра, кровь, текущую в жилах. Он был и навсегда останется римлянином. И все же в чем-то Гален чувствовал облегчение.
Его пребывание здесь преследовало только одну цель — служение интересам Рима. Ни разу, с того самого дня, когда он дал клятву служить и подчиняться приказам, он не колебался, исполняя свой долг. Он не мог позволить себе осложнить свое положение! В первую… и последнюю очередь он должен помнить цель своего пребывания здесь и то, что времени остается все меньше.
Гален услышал ее движение и, повернувшись, приподнялся на локте. Она лежала на животе, положив голову на руку. Распущенные волосы струились по ее обнаженному телу, будто потоки лунного света.
Гален перевернулся обратно на спину и уставился в потолок. Эта женщина причиняла ему боль сильнее, чем любой удар или рана. Нет смысла обманывать себя.
Внезапно он понял всю иронию ситуации. Фактически он был рабом со времени своего пленения, но только теперь почувствовал себя порабощенным. Порабощенным не железным ошейником, а теми железными ограничениями, которые сам установил для себя! Покрытый потом, он лежал под этой крышей, всем существом желая эту женщину, которой не мог обладать.
