Француаза Бурден - Роковая любовь
– Она тебе ничего...
Но не смог закончить фразу. Хотел ли он сказать «Ничего не сделала?»
– Ты думал, она меня любила? – взвился Нильс – Она всегда всех обманывала, и тебя первого! А сейчас она ничем не рискует, она никогда не заплатит!
Виктор увидел, что отец хотел направиться к кухне, но передумал. Он повернулся к дрожащему от ярости Нильсу. Он посмотрел на него с бесконечной грустью.
– Перестань,– сказал он совсем тихо, подошел к нему, обнял за плечи и притянул к себе.
Возможно, он хотел таким образом попросить прощение, но лишь повторил бесцветным голосом:
– Перестань.
В наступившей тишине Виктор ощущал себя как после битвы, на руинах. Он оперся о стену и прикрыл на секунду глаза. Однако Марсьяль еще не закончил разбираться с ними.
– Виктор,– сказал он гневно,– ты в самом деле уничтожил все?
– Мы это сделали вдвоем,– вмешался Максим, пытаясь придать голосу спокойствие.
– Зачем?
– Чтобы тебя... оградить. И ее тоже.
– Вы два жалких безмозглых идиота! – выругался Марсьяль.– По какому праву вы отнимаете у меня правду?
– Теперь ты ее знаешь.
– Но не благодаря вам!
Нильс замер, словно парализованный. Марсьяль, оставив Виктора, обратился к Максиму.
– И вы бы смогли прийти сюда, с невинным видом сесть за стол и спокойно смотреть мне в глаза? Улыбаться этой гадюке?
– Папа...
– А Нильсу вы предложили молчать, так что ли? Вернее, приговорили его молчать! Приговор подписан и обжалованию не подлежит!
Он резко обернулся к Виктору.
– В ту же самую секунду, когда ты обнаружил этот подлый документ, ты должен был сообщить мне! Чтобы я не растрачивал попусту то недолгое время, что мне осталось жить! Но ты, разумеется, считал, что я слишком стар, чтобы знать. Точно, как эти самодовольные докторишки, которые никогда не говорят правду своим больным! Ты боялся увидеть меня разгневанным? Ну, так будешь смотреть на это из первого ряда ложи, я тебе сейчас покажу...
В три прыжка он преодолел комнату и попытался оттеснить Максима, закрывающего вход в кухню.
– Отойди!
– Нет, не могу. Пожалуйста...
Виктор вышел из оцепенения и подбежал на помощь брату. В кухне мать, без всякого сомнения, слышала все и, вероятно, похолодела от ужаса при мысли о том, что окажется лицом к лицу с мужем. Его охватил приступ жалости, смешанной с болью. Он понимал, что она переживала.
– Папа,– только и вымолвил он, положив руку на плечо Марсьяля.
Тот резко обернулся:
– Не встревай! Не вмешивайся больше ни во что, ты понял?
Виктор обошел отца и встал рядом с братом.
О рукоприкладстве и подумать было невозможно, но дать ему пройти – значит сделать еще хуже. Нильс поставил всех в безвыходное положение, тем не менее, Виктор даже не обижался на него, он только пытался предотвратить худшее.
– Но я-то что вам сделал?
Голос отца вдруг задрожал, и он отошел к окну. Плечи и спина его ссутулились. Нильс из другого конца комнаты поочередно смотрел то на братьев, то на отца. Когда его блеклые глаза уперлись в Виктора, он собрался что-то сказать, но спохватился. Затем он неслышно вышел из гостиной – так что Марсьяль, по-прежнему стоящий к ним спиной, вероятно, его не услышал. После долгой паузы он пробормотал:
– Даже не знаю, куда идти.
– Поедем в Рок, папа,– предложил Виктор.– Я тебя отвезу.
Максим поддержал его легким кивком головы. На настоящий момент это было единственное возможное решение.
– Я займусь ею, Вик,– шепнул он.– Поезжайте...
Виктор был признателен ему за такую смелость. Успокоить мать, не имея возможности утешить ее, это было самое трудное из того, что оставалось сделать.
Наутро Марсьяль проснулся с чудовищной головной болью. Сон его был настолько глубок, что поначалу он с трудом узнал окружающую обстановку, но вскоре память вернулась, и он сел в кровати.
Как давно он не спал в Роке... Перед окном его спальни шелестела листвой та же береза, только она стала выше и гуще, чем была прежде. Тридцать пять лет назад, когда он решил покинуть Бланш, он был совсем еще молодым человеком. Он думал, что сумеет изменить свою жизнь. Но нет... Его судьба оказалась связана с этими стенами, и он опять приехал сюда.
– Это в последний раз...– пробормотал Марсьяль.– Я больше не хочу видеть ни тот дом... Ни Бланш. Никогда!
Он сбросил простыни и надел халат, оставленный Виктором в ногах, затем открыл дверь на галерею и зычно крикнул:
– Виктор! Ты здесь?
Что за нелепая идея предложить сыну жить одному! Дом казался огромным, гораздо большим, чем был в его воспоминаниях.
Не получив ответа, он зашел в ванную, где нашел пакет из супермаркета с зубной щеткой, пастой, бритвой и пеной для бритья. Виктор, вероятно, ходил за покупками к самому открытию магазина. Он позаботился и о том, чтобы положить на табурет одну из своих рубашек, нижнее белье и банное полотенце. Марсьяль взволнованно расправил рубашку, думая о том, кто же ее гладил. В самом деле, кто ухаживает за Виктором с тех пор, как он поселился в Роке? Домработница? Подружка?
«А ты? Кто теперь тобой будет заниматься?» – спросил он себя, недовольно рассматривая свое отражение в зеркале.
Найдутся ли у него силы заниматься собой в шестьдесят четыре года? И что еще хуже, сумеет ли вынести одиночество?
Марсьяль умылся, оделся и спустился в кухню, чтобы сварить кофе. Здесь, в самом начале семейной жизни, он иногда наблюдал, как Бланш моет овощи, или вымешивает тесто. Она хотела знать все о его пристрастиях, имея в виду одну-единственную цель: угодить мужу, понравиться ему. Каждый раз, когда Бланш надевала новое платье, она со страхом ждала его одобрения, но – увы! – бедняга не обладала ни обольстительностью, ни шармом. Любил ли он ее вообще? После рождения Виктора их объятия стали редкими. Марсьяль надеялся, что двух мальчишек хватит ей с лихвой, и стал посматривать на других женщин. До тех пор пока он не встретил Анеке, он думал, что верность – это не для него, а все потому, что он не знал настоящей любви. Он до такой степени был слеп, что не заметил разрушительную страсть, которую испытывала к нему Бланш. Чувство столь сильное, что сделало из нее убийцу.
– Боже мой, я ведь не стоил этого...
Анеке погибла из-за него – и он с ужасом сделал это открытие. А потом Бланш заполучила его назад, как и предвидела, потому, что у него хватило подлости вернуться к жене. Тридцать лет лжи, прошедшие со дня преступления,– таково было суровое наказание за его адюльтер... Тем не менее, а если бы он ее не покинул...
– Как чувствуешь себя, папа?
С секатором в руке Виктор замешкался на пороге кухни, боясь показаться нескромным.
– Не очень хорошо, но это пройдет. Хочешь кофе? Я сделал тебе... Ты не работаешь сегодня? А, нет, это же понедельник... Спасибо за рубашку и все остальное. Ты заботливый мальчик, Виктор, я не должен был так набрасываться на тебя вчера.
