Вера Крыжановская-Рочестер - Тайная помолвка
– У нас был пожар в доме, и я надеюсь, няня, что с сегодняшнего дня вы будете еще больше заботиться о ребенке, так как мать его погибла в пламени, – тихо ответил банкир. – А ты, мой милый, ступай играть, папе нужно немного отдохнуть.
Приняв ванну, Самуил лег, заснул свинцовым сном и проспал несколько часов. Проснувшись, он почувствовал себя крепче. Страшное нервное возбуждение, не покидавшее его с отъезда из Парижа, уступило место более спокойному размышлению. Как бы отрезвясь от кошмара, он провел рукой по лбу. Беспощадный приговор Руфи и ужасное происшествие, спасшее ей жизнь, представились ему в новом свете. Мучимый тревогой, он встал и прошел в свой кабинет. Прежде всего ему бросился в глаза открытый чемодан, из которого его камердинер, приехавший из Парижа, вынимал вещи и раскладывал их на столе.
При виде двух футляров и несессера, предназначенных жене, угнетающее Самуила неприятное впечатление усилилось. Нет, он не был слишком строг: измена, воровство и поджог вполне заслуживают смерти. Эта быстрая перемена мыслей отозвалась в его голосе, когда он резко сказал:
– Унесите эти футляры, несессер и картон с тряпками, и чтобы я никогда их больше не видел!
Удивленный лакей повиновался и, видя дурное настроение своего господина, поспешил удалиться, а Самуил сел к своему бюро и занялся разбором бумаг. Он развернул пакет с книгами и, перелистывая их, остановился на толстом томе в зеленом переплете, заглавие которого гласило: «Книга духов» Аллана Кардека.
– Ах, это книга того самого странного сектанта, о которой мне так много говорили у Кирхберга! – сказал он себе. – Я и не знал, что он прислал мне ее. Посмотрим. Сегодня, несмотря ни на что, я расположен развлечься.
Он стал внимательно перелистывать сочинение, но мало-помалу на губах его появилось выражение горькой насмешки и презрения.
– Бессмертие души! Совершенствование как цель жизни! Перевоплощение, читай метомисихозя! Сношение живых с мертвыми! – читал он с саркастической усмешкой. – Все это старые сказки, переделанные на новый лад… Ха! Ха! Ха! Действительно развлекают подобные мечтания. Разве что, если бы мой отец своей рукой написал мне, что все это правда, я поверил бы, пожалуй. Просто все это утопия.
– Скажите няне, чтобы она привела мне сына, – приказал он вошедшему слуге.
Часть вторая
I
Рауль вернулся домой в самом неприятном расположении духа. Он испытывал стыд и досаду за неосторожную связь, в нем все кипело. Он едва владел собой настолько, чтобы посидеть за обедом, после чего ушел в свою комнату, сказав, что чувствует себя не совсем хорошо, и запретив беспокоить себя под каким бы то ни было предлогом.
Ночь его несколько успокоила. Так как утро было чудесное, князь велел накрыть стол для завтрака на большом балконе, убранном цветами и защищенном тенью вековых деревьев сада. Рауль делал вид, что перелистывает журнал, украдкой поглядывая на жену. Валерия была красива, но глубокая грусть и полная апатия отражались на ее прелестном лице.
– О ком она думает? Не обо мне, конечно, так как не обратила вчера внимания на мое волнение, а теперь не замечает моего пристального взгляда, – с досадой и горечью спрашивал себя Рауль.
Молчаливое тет-а-тет молодых супругов было нарушено приходом бонны с ребенком.
– Здравствуй, дитя мое! – сказал Рауль, сажая мальчика к себе на колени. – Мадемуазель Генриета, вы можете уйти, – обратился он к бонне, – я приведу к вам ребенка.
При появлении сына Валерия несколько оживилась.
Маленький Амедей был очень красивым ребенком, но в нем не было ни малейшего сходства с родителями. Цвет его лица матово-бледный, густые черные, с синеватым отливом кудри окаймляли его широкий выпуклый лоб, и в больших черных глазах, сумрачных и огненных, не было ничего похожего на чарующую мягкость бархатных глаз Рауля.
Долго любовался им отец, улыбаясь, но вдруг вздрогнул. Дьявольская мысль мелькнула в его уме: ведь вчера еще он видел те же самые черты. Разве это не были глаза и лоб Самуила Мейера? А этот алый страстный ротик, этот носик с горбинкой и подвижными ноздрями разве не напоминали ему губы и нос Джеммы, его любовницы-еврейки? Сердце Рауля сжалось: что значит это странное сходство? Его отказ от дуэли и трогательная заботливость о спокойствии княгини были следствием чего-то иного, а не просто великодушием. А если Валерия увлеклась так же, как Джемма, – факт, подтверждавшийся слухами о ее любви к Самуилу, то судьба, как бы в насмешку, заставила их подарить друг другу по незаконному ребенку, и таким образом Рауль платил тем же!
Глаза его вспыхнули, и едва потухшее бешенство поднялось снова. Он так оттолкнул от себя ребенка, что тот с криком упал, и Валерия бросилась его поднимать.
– В уме ли ты, Рауль, что так обращаешься с ребенком? – сказала она, успокаивая Амедея и покрывая его поцелуями.
Раздражение, которое князь с таким трудом сдерживал, вырвалось наконец наружу.
– Мне противно, – сухо сказал он, – вместо сходства с тобой или со мной в лице моего сына видеть черты еврея Мейера. Может быть, тебе более, чем мне, известны причины этой возмутительной случайности, которая дает повод к очень странным предположениям.
Валерия на минуту онемела, затем встала, бледная, как ее батистовый пеньюар, и большие синие глаза ее мгновенно потемнели от гнева.
– Какие у тебя доказательства, – проговорила она дрожащим голосом, – чтобы оправдать такое подлое оскорбление?
При виде этого страшного негодования доброе великодушное сердце Рауля взяло верх; он тотчас же раскаялся в том, что позволил себе так незаслуженно, быть может, обидеть жену.
– Прости меня, Валерия, – вымолвил он, поспешно подходя к ней, – моя…
Он не мог продолжать, так как в соседней комнате послышался голос Антуанетты и графиня Маркош вошла на балкон со своим старшим сыном.
– Здравствуй, Антуанетта, что так рано? – сказал Рауль.
Валерия стояла неподвижно, молча глотая слезы.
Графиня тотчас же заметила, что между ними произошло что-то, но не показала этого и спокойно ответила:
– Я пришла посоветоваться с Валерией, я хочу похитить ее у тебя на полчаса.
Но не успели молодые женщины уйти с балкона, как вошел лакей и, подавая Раулю несколько писем, сказал:
– Какой-то неизвестный покорнейше просит вашу светлость принять его по важному делу.
– Кто это может быть? И что ему от меня надо? – спросил с нетерпением Рауль.
– Он назвал себя Гильбертом. Я думаю, что один из погорельцев сегодняшнего пожара пришел, должно быть, просить помощи, так как всем известна благотворительность вашей милости.
