Барбара Картленд - Разбитое сердце

Увидев выражение лица Питера, я повернулась и бросилась вон из комнаты. Захлопнув за собой дверь, я взбежала по лестнице в свою спальню.

И лишь оказавшись в одиночестве в своей постели, ощущая, как успокаиваются волны горячего гнева, уступая место обиде и злости, призналась себе в том, что вела себя несправедливо. Свой гнев на Тима и Вили я обрушила на Питера, нанесла ему жестокую рану… Я в эту минуту ненавидела себя за то, что оказалась такой несдержанной.

И тем не менее, вспоминая про Тима и Вили, я ощущала, что всякое мое действие будет оправданным. Конечно, я обвиняла ее, а какая бы женщина думала иначе на моем месте? В конце концов, кто такой Тим — глупый мальчишка, клюнувший на хорошенькую мордашку и очарование ее заграничных манер.

— К черту их обоих! К черту! — говорила я своей подушке, колотя пятками по кровати, как бывало в детстве во время моих «буйных припадков», как называла их мама.

Я пробыла в одиночестве около получаса, когда в дверь мою постучали. Я не стала отвечать, но стук повторился, и я услышала голос Питера:

— Впусти меня, Мела.

— Уходи, — сказала я. — Я устала и хочу спать.

После недолгой паузы он спросил:

— Ну, можно хотя бы войти и пожелать тебе спокойной ночи?

— Нет! Я хочу побыть одна.

Я услышала, как он вздохнул и направился прочь. Но когда он ушел, я ощутила себя ужасно одинокой, я жалела себя и злилась на Питера за то, что он повиновался мне. Мне уже хотелось, чтобы он не послушал меня и ворвался в комнату.

Мне хотелось, чтобы меня утешили, и тем не менее я топорщила шерстку, готова была огрызнуться, цапнуть любого, кто проявит ко мне доброту. Мне представлялись жуткие кары, которые я готова была обрушить на Вили; я даже представляла ее шпионкой, ответственной за смерть дяди Эдварда.

Я ненавидела ее так, что была готова на все, а потом мне стало стыдно.

По природе я очень вспыльчива, но и отходчива в той же мере. Встав с постели, я посмотрела на себя в зеркало. Лицо мое было мокрым от слез, волосы растрепаны, платье помялось. Я сняла его, влезла в домашнее платье, которое было на мне во время венчания, а потом поработала над лицом, чуть припудрила нос, причесалась и спустилась вниз.

В гостиной было темно, и я решила, что Питер должен быть в кабинете. Стараясь не шуметь, я открыла дверь, намереваясь сделать ему сюрприз, однако и в кабинете было темно, только угли рдели в камине. Войдя, я включила верхний свет и позвонила в колокольчик. Когда появился Бейтс, я спросила его:

— Мистер Флактон вышел из дома?

— Да, мэм, всего лишь несколько минут назад.

— А вам неизвестно, куда он направился?

— Не имею ни малейшего представления, мэм.

Меня сразу оставил прежний пыл, и я расстроилась. Пришел конец и моему гневу, и надеждам на примирение.

«Питер скоро вернется», — сказала я себе, взяла с полки какую-то книгу и устроилась возле огня в большом кожаном кресле.

Волнения утомляют, спустя некоторое время, я начала клевать носом, а потом погрузилась в сон, от которого пробудилась, увидев перед собой Питера.

— Привет, — проговорила я сонным голосом.

— Ты уснула, Мела.

— Я спустилась, чтобы извиниться, а ты, как оказалось, вышел.

Я еще не совсем пришла в себя, но сумела заметить, что на лице Питера появилось радостное выражение, а в глазах вспыхнул огонек.

— Милая моя, — пробормотал он.

Опустившись возле меня на колени, он прижал мою голову к своей груди.

— Я вела себя непростительно, и мне стыдно, — прошептала я.

Он поцеловал меня, и я сразу ощутила уют, безопасность и покой. Что может вообще иметь значение, пока Питер находится рядом со мной, чтобы беречь меня… заботиться обо мне, чтобы любить меня, что бы ни происходило?

— Я люблю тебя, Мела, — повторял он, целуя мой лоб, мои волосы, мои губы…

Глава двадцатая

Телефон возле моей кровати зазвонил прежде, чем я по-настоящему проснулась. Служанка окликнула меня, и лившийся из окна солнечный свет ослепил мои глаза, едва я открыла их. Я взяла трубку.

Звонил Тим:

— Доброе утро, Мела, дорогая моя, ты одна?

— Да. Твой звонок меня разбудил.

— Боже мой! — воскликнул он. — А я уже не первый час на ногах. Ленишься, я вижу, ты совсем здесь обленилась. А помнишь те дни, когда мы успевали искупаться до завтрака?

— Надеюсь, ты не собираешься предложить мне окунуться в воды Серпентинки[12]? — спросила я.

— Нет, у меня есть план получше, слушай! — проговорил он бодрым голосом. Прикрыв глаза, я вспомнила веселые предвоенные дни, когда Тим по утрам будил меня своим звонком и начинал:

— А давай-ка, Мела… — и предлагал план развлечений на предстоящий день.

— Мне предоставили автомобиль, — говорил он. — Парень из министерства посоветовал мне поездить по сельской Англии. Он назвал мне веселые местечки, которые можно посетить. Я приеду за тобой примерно через час.

— Не говори глупостей! — ответила я. — Не могу же я так вот сразу сорваться с места.

— Почему, собственно, нет? — вопросил Тим. — Конечно, если твой муж не настолько занят, как ему следует быть… Сегодня в газетах достаточно скверных новостей, от которых у любого политика голова может лопнуть.

— Но что я скажу ему?

— Скажи ему правду. Боже милостивый, он же не какой-нибудь турок?! Надеюсь, что в Англии уже слышали об эмансипации.

Я хотела было сказать, что всякий влюбленный мужчина стремится скрывать свою возлюбленную под чадрами и вуалями от прочих мужчин, однако, зная, что Тиму подобное объяснение едва ли придется по вкусу, я ограничилась тем, что сказала:

— Такое дело надо обдумать. Не надо пороть горячку.

— Ох, да не могу я рассуждать все утро! — ответил он нетерпеливо. — Я звоню из автомата. Будь человеком, Мела, придумай что-нибудь, если не хочешь сказать ему правду.

Выпад не заставил меня взвиться, как, вне сомнения, рассчитывал Тим, напротив, я пребывала в нерешительности.

— Ну, не знаю, что и сказать.

— Соглашайся же, Мела, — просил меня Тим, — ты же знаешь, как весело нам будет, потом меня, скорее всего, очень скоро отправят на север — возможно, другой возможности повидаться нам не представится.

Этому доводу я противостоять не смогла. Тиму хватило ума воспользоваться единственным аргументом, против которого, как ему было прекрасно известно, возразить я была не в силах: мы с ним и в самом деле могли никогда больше не встретиться.

— Хорошо, договорились, только не надо заезжать сюда за мной. Через полтора часа я буду возле Вестминстерского аббатства.