Анн Голон - Анжелика и король
— Но наши обычаи не похожи на ваши. Мы снимаем головные уборы, входя в церковь на встречу с богом. И я думаю, что если француз появится перед вашим шахом в башмаках, вы же не заставите его снимать их?
— Верно… И если бы у него был недостаточный эскорт, мы помогли бы ему… оказали бы ему почести… и соблюли бы достоинство нашего шаха. Ваш король — великий правитель. И он должен позволить мне устроить триумфальный въезд, достойный его собственного престижа, или же мне придется вернуться домой, не выполнив миссии.
Анжелика набралась смелости спросить:
— А вы не боитесь попасть в немилость шаха?
— Да, я рискую головой. Но я предпочитаю лишиться жизни, чем оказаться в смешном положении перед всем Парижем.
Анжелика поняла, что все обстоит гораздо серьезнее, чем кто-либо мог предположить.
— Я все устрою, — пообещала она.
— Не уверен.
— Все будет улажено. И хотя я для вас всего лишь женщина и чужеземка…
— Вы не правы! — громко воскликнул Бактериари Бей. — Ваш ум превосходит вашу красоту. И если моя миссия закончится успешно, я знаю, какой подарок просить мне у вашего короля.
Внезапно где-то за занавесями раздался неприятный звук, и тут же громко запела флейта.
— Слуги приготовили мне ванну. После скачек так приятно смыть с себя грязь и усталость.
Двое слуг внесли огромный медный таз, наполненный кипящей водой. За ними двигались другие слуги с полотенцами и душистыми притираниями.
Бактериари Бей последовал за ними в смежную комнату.
Анжелика хотела уйти и решила объяснить послу, что по французским обычаям женщине неприлично оставаться у мужчины более двух часов. Но потом подумала, что перс воспримет ее уход как оскорбление, и это сведет на нет все те усилия, которые она приложила.
Когда она сделала движение, будто собираясь подняться, маленький слуга, которому было поручено развлекать ее, принес блюдечко с разными деликатесами. Затем он быстро засновал взад и вперед и натащил подушечек, подкладывая их ей под спину и под руки. Он кинул кувшинчик с раскаленными углями и пододвинул его так, чтобы она могла вдыхать едкий голубоватый дым.
Ей уже давно следовало бы уйти. Эта комната с тяжелым воздухом, наполненным благовонными курениями, черные глаза посла, который вот-вот должен был вернуться, его чувство собственного достоинства, плохо скрываемая ярость — все это подавляло ее волю.
Маленький слуга снял крышки с позолоченных кубков и влил в них что-то из маленького флакона. Щебеча, как птичка, он обратился к Анжелике. Она ничего не поняла, и тогда он поднес один из кубков к ее губам. В кубке была жидкость золотистого цвета. Анжелика попробовала ее и решила, что вкусом она напоминает дягиль из ее родного Пуату.
Маркиза заинтересовалась сладостями, лежащими на подносе. Все они были разных цветов, включая прозрачное желе и фисташковую нугу. Анжелика попробовала всего понемногу и отложила в сторону все, что ей понравилось. Она попросила еще фруктового шербета. Потом ей захотелось покурить наргиле, но когда слуга понял, что она хочет, он испугался и в ужасе стал показывать, что с ней будет, закатывая глаза. Потом расхохотался, и Анжелика рассмеялась вслед за ним. Смеясь, она продолжала слизывать с кончиков пальцев какую-то розовую пасту, когда вошел Бактериари Бей. Он, словно зачарованный, не мог оторвать от нее взгляда.
— Вы восхитительны! Вы напомнили мне одну из моих наложниц. Она была алчной в любви, как кошка.
Он взял с подноса какой-то фрукт и кинул его слуге, выкрикнув приказание.
Мальчишка поймал его на лету и в два прыжка скрылся из комнаты.
«Этот маленький мудрец с Востока, — подумала Анжелика, — опоил меня каким-то зельем». Вместе с тем она чувствовала, что на опьянение это не похоже. Какое-то тепло разливалось по ее телу, она чувствовала себя счастливой. Все ее чувства обострились. Она с восхищением разглядывала новое одеяние Бактериари Бея.
На нем были только атласные брюки, перетянутые под икрами ног и скрепленные у пояса широкой лентой с драгоценными камнями. Гладкая грудь блестела, смазанная сладко пахнущими мазями, мускулистые руки и плечи вызывали мысль о недюжинной силе. Черные волосы были напомажены и зачесаны назад.
Быстрым движением Бей сбросил разукрашенные сандалии и вытянулся на подушках. Небрежно сунув в рот наргиле, он в упор смотрел на Анжелику.
Глупо было думать, что они станут продолжать разговор о протоколе официального приема. О чем же теперь пойдет разговор? Анжелике вдруг захотелось так же беззаботно вытянуться рядом с ним на подушках, но она поборола это желание, продолжая сидеть. Самые различные мысли теснились в ее голове. Вдруг она рассмеялась.
Перс был явно обрадован ее хорошим настроением.
— Я подумала о ваших наложницах. Расскажите, как они одеваются?
— В своих комнатах или в комнате своего властелина они носят тонкие пушистые брюки и безрукавки. Когда они выходят на улицу, то надевают густую чадру с узкой щелью для глаз, чтобы видеть дорогу. Дома же, вместо чадры, они носят тонкие, как паутина, покрывала, изготовленные из шерсти коз.
Анжелика вновь обмакнула пальчики в розовое желе.
— Удивительная жизнь! А о чем же думают эти затворницы? Что сказала ваша наложница… та, что была алчная, как кошка, когда вы ее покинули?
— Наши женщины ничего не говорят в таких случаях. А эта наложница ничего не может сказать по очень простой причине — она мертва.
— Простите меня, — смутилась Анжелика.
— Она умерла под плетью, потому что осмелилась полюбить дворцового стражника.
— Ox! — вздохнула Анжелика, положила кусочек лакомства на поднос и широко раскрытыми от ужаса глазами посмотрела на перса. — Вот оно что?! Расскажите, как у вас поступают с неверными женами?
— Мы связываем их спинами с любовниками и относим на самую высокую сторожевую башню дворца. Стервятники первым делом выклевывают им глаза, и они долге мучаются перед смертью. Но я оказался более милосердным. Я перерезал ее любовнику глотку кинжалом.
— Ну разве сейчас они не счастливы, — назидательно сказала Анжелика, — ведь вы отправили их в рай…
Посол расхохотался.
— Маленькая фузул… Каждое слово, срывающееся с ваших уст, как подснежник, цветущий в горах Кавказа. Дайте мне выучить новый урок: научите меня любить европейскую женщину. Мужчина должен уметь разговаривать с ней о делах, как совсем недавно мы с вами, петь ей хвалебные песни. Но когда же наступает время молчания и томительных вздохов?
— Когда этого захочет женщина.
Бактериари Бей вскочил на ноги, лицо его запылало от гнева.
— Не правда! Этого не может быть! Как может мужчина допустить такое унижение… французы слывут храбрецами…
