Невеста Сфинкса - Наталия Орбенина
Нет, плакать нельзя. Глаза будут красные. Брат увидит, начнет расспрашивать, от него не скроешь. Вытянет, как клещами, всю правду. И тогда совсем будет все плохо. Придется рассказать и о ссоре на катке, и о визите к Когтищеву. Егор не простит ни Петю, ни ее, Зою. Скажет, что они оба глупы, жестоки, не любят, не уважают ни друг друга, ни родных. Посему и нечего говорить о свадьбе! Зоя так ярко представила брата, его интонации, его выражение лица, что даже вздрогнула. Нет, не вышло у них полного понимания и гармонии, хоть они оба и стремились к этому. Брат по-прежнему относился к ней как к ребенку.
Зоя поняла, что в ее голове что-то закрутилось, какие то невыраженные мысли, неосознанные ощущения. Что-то, что она видела, чувствовала, но не могла сложить в одно целое. Нет, не складывалась картинка, как сломанный детский калейдоскоп. Трясешь, трясешь, глянешь в глазок, а там только стеклышки россыпью, картинки нет. Зоя чувствовала, что ответ где-то совсем рядом. Она даже схватилась за голову и сжала ее изо всех сил.
– Тпру-у! Приехали, барышня!
Девушка вышла и прошла несколько шагов в сторону дома. Необычайно ясная, почти хрустальная мысль вдруг явилась ей. Дело не в ней, Зое, и не в их с Петей отношениях. Все дело в Егоре и Серафиме Львовне.
О том, что между Серафимой Львовной и Егором Федоровичем существует невидимая, но чрезвычайно чувствительная связь, Соболев подозревал давно. Вернее, он сразу понимал, что между мужчиной и женщиной, оказавшихся в необычных, страшных обстоятельствах, может произойти все что угодно, особенно если очень хочется выжить. Разумеется, он заранее готов был простить Аристова и за то, что он прикасался к его жене, обнимал ее, и может, страшно представить, целовал, чтобы ободрить, внушить веру в свои силы. И она выжила благодаря ему, его воле к жизни, его силе, его самообладанию. Она вернулась живой. Но она вернулась совсем другим человеком! Ее словно подменили. И чем дальше в прошлое уплывали приключения в Египте, тем больше Соболев был уверен, что в подмене был виноват именно спаситель Аристов. Но где доказательства? Они почти не видятся, между ними нет переписки. Теперь профессор был в этом совершенно уверен, так как следил за женой. Более того, присутствие Аристова для Серафимы Львовны явно тягостно. И все же тревожная натянутая струна где-то внутри, в желудке, звенела, дрожала от предчувствия приближающегося краха устоявшейся жизни.
Надо заметить, что уже в Каире Соболев много хлопотал для Северова. Выправил для него новые документы и дозволение вернуться в Россию. В Петербурге он поначалу поселил его в собственном доме, а потом предоставил в его распоряжение две комнаты на просторной даче под Петербургом, где летом проживала семья. Там Северов колдовал над своими настоями, травами, порошками. Соболев упорно предлагал своему новому товарищу научную протекцию, возможность заняться фармацеей и медициной, писать статьи, выступать перед медицинской общественностью, но тот отнекивался.
Мысли о жене неотступно преследовали Соболева, но он уже так привык к их настойчивому присутствию, что даже приноровился работать над книгой. Так, шаг за шагом, он приближался к своему триумфу, к своей новой монографии по истории Древнего Египта и лекциям по древней истории. В научном сообществе уже полным ходом шло обсуждение его работы, писались рецензии и шумели споры. Викентий Илларионович кипел от возбуждения, которое охватывает человека по мере приближения к тому часу, который станет либо триумфом, либо поражением. О последнем варианте он почти не думал, не рассматривал его. Нет, публичное представление его книги, выход монографии приведет его к вершинам научной славы, иначе и быть не может.
И вот день выступления определен. По счастью, и Серафима собралась с силами и согласилась присутствовать, что тоже внесло в его настроение праздничную ноту. На учтивое приглашение Аристовым последовало холодное, вежливое, но все же согласие, что означало отрадное примирение. Накануне Викентий Илларионович не мог заснуть, долго не ложился, бродил по кабинету, потом вдруг направился к жене. Он уже давненько не приходил к ней в спальню и отвык от той завораживающей ночной атмосферы, которая окутывала его всякий раз, когда он переступал этот порог. Серафима не спала и встретила мужа кроткой улыбкой. Он поделился с ней своими тревогами, и она долго ободряла его, гладила по голове, говорила что-то ласковым голосом. И он задремал, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. Неужели все возвращается, она снова станет его прежней Серной?
Большой университетский зал был полон. Желающие услышать выступление знаменитого Соболева все прибывали, и организаторы пребывали в отчаянии, потому что удовлетворить местами всех желающих уже не представлялось возможным. На первых рядах восседала профессура, ученые мужи, чиновники от науки. Студенты, многочисленные ученики профессора, бывшие и нынешние, теснились чуть ли не на головах и коленях друг друга. Захватывающая лекция продолжалась уже больше часа, но никто не покинул своего места, всех охватил единый порыв восторга.
Прошло два часа лекции, на докладчика посыпались вопросы. И Викентий Илларионович, словно почувствовав второе дыхание, питаемый жгучим интересом слушателей, принялся подробно, без всяких признаков усталости, отвечать на них. Однако публику трудно было удовлетворить. Это было точно в опере, когда восторженные поклонники все бисируют и бисируют, не отпуская своего кумира. И вот, когда поток вопросов, казалось, стал иссякать, вдруг послышалось:
– Скажите, профессор, а почему вы за все время вашей продолжительной лекции не упомянули об Альхоре? Говорят, что вам даже удалось лицезреть таинственный город?
Соболев вздрогнул. Он ожидал этого, но все же надеялся, что подобный вопрос не прозвучит. Публичное рассуждение о том, чего сам не видел или не можешь бесспорно утверждать, грозит поставить почтенного ученого в весьма глупое положение.
– Господа, прошу понять меня правильно. Я прежде всего ученый. И предмет моих исследований – объективные данные, которые представляет археология, изучение письменных источников. Однако все, что мы знаем об Альхоре, скорее относится к области мистического. Да, так случилось, что близкие мне люди оказались во власти этих странных иллюзий пустыни. Их впечатления, надо заметить, весьма яркие, совпадают с теми скудными данными, которые мы имели до сих пор от немногочисленных путешественников, оказавшихся в подобных же условиях. Но этого мало. Нет данных для всестороннего изучения. Поэтому я пока воздерживаюсь от каких-либо комментариев. Хотя, разумеется, история
