Герман Воук - Марджори в поисках пути
У тебя не было и крупинки вкуса в отношении этой вещи. Одна только чистая женственность. Это очевидно для меня сейчас, и я должен был понять это тогда. Но если бы ты любила, как я! А я принимал это как доказательство, что ты не просто еще одна Ширли. У тебя была удивительная мудрость видеть одаренность и шарм там, где все неряшливые профессиональные продюсеры были слепы. Вот так я воспринимал это.
Все это крайне не по-рыцарски и низко с моей стороны, и уверен: я предатель, когда заявляю такие безобразные вещи.
Марджори, суть вопроса в том, что я устал играть роль лошади для тебя — всадника, и я оставляю тебя. Люди, которые не знают ситуации так же, как я, будут испуганы этим заявлением. Ты — невинная жертва, конечно, а я — скучающий старый соблазнитель, бросающий тебя. Но по существу, ты соблазнила меня так же, как и я тебя. Если я соблазнил тебя лечь со мной в постель, то ты соблазнила меня работать ради тебя. В общем, ты более приблизилась к тому, чтобы сделать меня респектабельным, чем я преуспел превратить тебя в богемную. Ты безжалостно скакала на мне верхом. Твоей левой шпорой была американская идея успеха, а правой шпорой — еврейская идея респектабельности. Я разуверился в обеих идеях всем сердцем после семнадцати лет. Но ты использовала жалкое очарование, которое имела надо мной, чтобы заставить меня следовать этим идеям или разбить мое сердце при попытках сделать это. «Принцесса Джонс» была фундаментом твоей большой претензии на дом в Нью-Рошелл, и по этой причине я рад, что она провалилась.
Позволь мне окончательно объяснить, что я не обвиняю тебя в злом намерении или продуманном замысле. Все это выходит за рамки твоего сознательного намерения. Ты ничего не можешь поделать с тем, какая ты есть. Ты давишь чем-то, что кипит у тебя внутри. Если ты оказала самое неблагоприятное влияние на меня, то это не твоих рук «дело» в том смысле, что тебя могли бы за это арестовать. Это ухудшило положение вещей каким-то образом. Я всегда мог постичь твой ум, переубедить и изменить его, но я никогда не мог произвести и малейшего изменения в тебе. С самого первого момента, когда я встретил тебя, ты не менялась ни на йоту, никогда не отклонялась от своей линии ни на волосок. Ты была, ты есть, ты всегда будешь ШИРЛИ — если бы у меня была красная лента в этой пишущей машинке или какие-нибудь золотые чернила, то я бы написал это слово красным или золотом. Следовало бы также, чтобы прозвучали фанфары перед произнесением этого имени после него.
Я говорю, будто ты никогда не отклонялась от своей линии, и вот что я имею в виду. Даже твое решение вступить в любовную связь со мной, любовь моя, было просто уступкой моим эксцентричным взглядам (не так ли, дорогая?) и жестом для свободы действия. В былые времена Ширли пекла торты и выставляла свое шитье, чтобы завоевать мужчину. Сейчас бедная девушка обнаруживает, что она, возможно, также должна переспать с большим неряхой несколько раз заранее; увы, это, кажется, стало модным среди прекрасной половины. Итак, она зажимает свой нос и бросается. Я очень жесток, я знаю. Мне вовсе не хочется ранить или обидеть тебя намеками на то, что ты прекрасная партнерша в постели. Ты слишком хорошо знаешь, какая поглощающая страсть к тебе мной владела. Если это принесет какое-то удовлетворение тебе, то я никогда не испытывал ничего подобного. Но у меня хватает ума понять, что кровать занимает очень небольшое место в доме и что в браке не только спишь с человеком, но и пробуждаешься с ним. Это пробуждение с тобой, которое я более не вынесу ни в беде, ни в празднике. Меня не понесет все дальше и дальше к той неясной цели, к любовному гнездышку в пригороде. Я НЕ ХОЧУ И ДОЛИ ЭТОГО И ТЕБЯ. Понимаешь?
Если бы мне не хватило ума, то провал «Джонс» научил бы меня сбежать от тебя в Австралию или на Северный полюс. К несчастью, ты усложнила вопрос, согласившись переспать со мной. В тот момент ничего не могло оттащить меня от этого волшебства. И все же, Марджори, какое неудовлетворительное полуобнаженное занятие это было, и как похоже оно на тебя и твои методы! Ты не выйдешь со мной и искренне не объяснишь миру, что ты делаешь, правда? Это уже будешь не ты. Люди не делают таких вещей. Сорок тысяч пар в Гринвич-Виллидж делают только то, что ничего не делают, они — дрянь. Как результат, до сих пор ты не знаешь, что это такое — спать всю ночь с мужчиной, которого любишь, и пробуждаться рядом с ним утром, и завтракать вместе. Нет, если бы было пять утра и шел бы град, ты бы все равно вытащила себя из постели и потащилась бы домой, чтобы проспать формальный час или два в квартире своих родителей, таким образом сохраняя хорошие отношения. Когда-нибудь я бы хотел узнать, какие истории ты рассказывала своей бдительной маме.
Когда я вспоминаю, что через неделю после того, как «Джонс», по слухам, провалилась, я работал над новым мюзиклом, я сомневаюсь в своем здравомыслии. Но ты полностью меня убедила. Пилот уходит после крушения и сразу поднимает в небо другой самолет, и все такое. Все великие начинали с ужасных провалов, и т. д., и т. п. К счастью, битье, которое я получил, вбило в меня некоторую способность критически мыслить, и вскоре я понял, что пишу безнадежный мусор. Вот почему я снова поехал в Голливуд прошлым летом. Я не мог больше смотреть на твое опустошительное ободрение. Все было неправдой, дорогая. У меня не было никакого делового предложения. Я не проработал и на унцию там. Я просто прошатался без дела все лето. Бог свидетель, я пытался получить работу. Когда я думаю о том, как я пресмыкался, и о мерзавцах, перед которыми я пресмыкался: агентами Голливуда, третьесортными продюсерами, лжеактерами, даже девушками-ведущими, — и все напрасно, только чтобы доказать моей драгоценной Марджори дома, что еще могу много заработать, я снова прихожу в ярость на тебя. Но хватит об этом…
Ну, теперь ты уже должна иметь представление. Я хочу, чтобы ты знала, что во всем этом нет ни унции обиды или злобы. Быть побежденным в конкурсе на получение работы сценариста (да еще Ронкеном) — не особенно приятно, и я не буду притворяться, что это было не так. Но снова главной ошибкой была вообще попытка получить работу. Я не сценарист. И снова была ты, убеждающая меня, что своими пальчиками я мог бы написать шутки лучше Эдди Кантора и Джека Бенни. Работа казалась более интересной, чем написание текста рекламы; деньги, конечно, были лучше; таким образом, меня убаюкали, и я попробовал. Но суть в том, что я могу писать просто превосходный рекламный текст. Я доказывал это в течение проклятых последних пяти месяцев. Если бы я собирался быть буржуазным поставщиком, это, очевидно, была бы линия, которой бы я придерживался. Но если я ненавижу работу, то ненавижу и себя, когда делаю ее. Ну, сколько же мужей из тех полчищ, которые ездят взад-вперед по железной дороге в Нью-Йорке, Нью-Хэйвене и Хартфорде, на самом деле не хотели бы умереть? Этот мир — «юдоль слез». Ты могла бы с таким же успехом утопить себя в мартини в Мамаронеке на зеленой лужайке под раскидистым деревом, как и в тесной квартирке на Манхэттене. Трава лучше для детей.
