Эльза Вернер - Дорогой ценой
– А теперь еще об одном, что, конечно, поразит вас своей неожиданностью. Вы ведь принимаете участие в молодом докторе Бруннове?
– Конечно! А что с ним такое?
– Дело, правда, не касается его лично, но, к сожалению, довольно близко ему. Вы помните господина, представленного советником Мозером под именем доктора Франца? Вы ведь даже довольно долго беседовали с ним. Вам ничего не бросилось в глаза?
Барон выпрямился, уже с первого слова он понял, что его опасения были небезосновательны и Бруннов находится в опасности. Необходимо было сохранить наружное спокойствие, чтобы попытаться устранить эту опасность. Собравшись с силами, Равен холодно и твердо ответил:
– Нет.
– А мне наоборот! Во мне зародились некоторые сомнения, затем они, благодаря рассказу Мозера, превратились в настоящее подозрение, и я счел необходимым предпринять расследование. Доктор Франц прибыл в одну из гостиниц предместья, очень беспокоился и волновался, расспрашивая о молодом докторе, и тотчас же поспешил к нему. На неосторожно оставленном в гостинице чемодане был наклеен ярлычок с пометкой «Цюрих» в качестве станции отправления; были и другие подозрительные улики – словом, не оставалось никакого сомнения в том, что перед нами отец раненого, Рудольф Бруннов.
Это было сообщено спокойным, деловым тоном, каким говорилось и об остальных происшествиях; Равен постарался ответить полицмейстеру в том же тоне:
– Ваше преждевременное предположение нуждается в подтверждении. На основании одних подобных улик не следует ничего предпринимать против чужестранца.
– У нас уже имеется и подтверждение, – сказал полицмейстер: – Доктор Бруннов назвал свое имя при его аресте.
– При его аресте? – вспылил барон Равен. – Вы приказали арестовать его, не известив меня об этом?
Полицмейстер взглянул на него с хорошо разыгранным удивлением.
– Я положительно не понимаю вас, ваше превосходительство! Ведь такие меры я всегда предпринимаю по своей личной инициативе. Если бы я знал, что вы желали бы предварительного сообщения об этом, то несомненно доложил бы вам.
Равен судорожно сжал перчатку в правой руке.
– И я, безусловно, отсоветовал бы этот арест. Подумайте о шуме, который поднимется из-за этого, обо всех неизбежных последствиях. Именно теперь, когда примирение является единственною задачей правительства, когда оно ищет популярности и боязливо избегает каких бы то ни было конфликтов, не время воскрешать старые, полузабытые революционные воспоминания.
– Я исполнил свой долг, не больше. Доктор Бруннов был присужден к долголетнему заключению в крепости и бежал из нее. Он знал, что при возвращении его ждет законная кара, но тем не менее приехал, а значит, должен нести последствия.
– Мне кажется, вы уже давно на службе и могли бы знать, как часто буква закона приносится в жертву требованиям момента, – с возрастающим жаром возразил барон. – Ради чего вернулся сюда беглец? Общественное мнение самым решительным образом встанет на сторону человека, который в смертельном страхе за жизнь своего единственного сына, в надежде спасти ее своими медицинскими познаниями, пренебрег собственной безопасностью. Бруннов сделается мучеником, привлечет к себе симпатии всей страны. Как, по-вашему, желательно это для нас? Вы действовали на основании своего личного подозрения. Навряд ли вас поблагодарят за это в столице.
Резкие слова барона были почти оскорбительны, но полицмейстер спокойно и вежливо ответил:
– Там видно будет. Я действовал наилучшим образом и очень сожалею, что мои мероприятия нашли так мало одобрения. Менее всего я рассчитывал на недовольство с вашей стороны, потому что именно вы, ваше превосходительство, осуждали сдержанность правительства, считая ее признаком слабости, и только что доказали городу, что вы сторонник решительного и энергичного образа действий.
Барон прикусил губу. Он почувствовал, что слишком увлекся, и прервал полицмейстера, спросив:
– Значит, доктор Бруннов назвал свое имя?
– Да, он, конечно, был ошеломлен, когда ему объявили о том, что он арестован, но вскоре овладел собой и уже не отрицал ничего. Да это было бы и бесполезно в данном случае. Я позаботился о том, чтобы его сын на первых порах ничего не знал об этом, по крайней мере советник Мозер обещал мне хранить молчание. Бедный советник! С ним чуть не случился удар, когда я открыл ему, кто такой мнимый доктор Франц.
– Надеюсь, по крайней мере, вы отнесетесь с должным уважением к арестованному, – заметил Равен. – Цель его возвращения и самопожертвование его сына ради ваших подчиненных дают ему полное право на это.
– Несомненно, – согласился полицмейстер. – Доктору Бруннову не придется жаловаться. Пока он содержится в комнате при городской тюрьме, и я распорядился, чтобы стража относилась к нему с величайшей гуманностью. Однако необходима самая строгая охрана, чтобы сделать невозможными вторичное бегство или… попытку его освобождения.
Равен мрачно взглянул на своего спутника. Легкая ироническая усмешка на губах последнего ясно говорила барону, что его отношение к бывшему другу молодости не составляет более тайны и что удар был собственно направлен не против Бруннова, а против него самого. В настоящую минуту он еще не знал, с какой целью это было сделано, но полицмейстер никогда не действовал необдуманно там, где ему грозила серьезная ответственность. Он всегда знал, что делает.
– Бегство! Освобождение! – с горечью повторил барон. – Теперь это, право, слишком поздно!
– Я думаю то же самое, но не хочу пренебрегать необходимой осторожностью. Нельзя заранее знать, какие связи у беглецов… Вот все, что я имел сообщить вам. Не буду более беспокоить вас. Позвольте просить вас остановить карету, когда мы будем проезжать мимо моей канцелярии. У меня там, наверное, опять груда дел.
Минут через десять карета остановилась, и полицмейстер вышел, вежливо простившись с бароном.
Наконец Равен остался на несколько минут один. С самого утра его поражал удар за ударом. Сперва письмо министра, затем открытие полковника Вильтена, теперь сообщение об аресте Бруннова. Грозные признаки нарастали, почва под ногами барона начинала колебаться, и впервые он со своей головокружительной высоты заглянул вниз с мыслью о том, как глубоко могло быть его падение. Но Арно Равен не испугался этой мысли. Гордое и энергичное выражение его лица указывало на то, что он ни на шаг не отступит перед угрожающей ему опасностью. Он не хотел пасть и с непреклонной решимостью готов был встретить надвигающуюся бурю.
ГЛАВА XVI
В замке стало грустно и пустынно. Баронесса Гардер с дочерью уехали в столицу. Никто из прислуги не пожалел о старой баронессе, капризной и привередливой, но зато все очень грустили о Габриэли, снискавшей всеобщую симпатию и любовь. С ее появлением словно солнечный свет проник в этот дом, даже барон стал мягче и доступнее во время ее кратковременного пребывания в замке, так что прислуга иногда даже не узнавала своего господина. Теперь Габриэли не было, ее комната была заперта, и все чувствовали какое-то мрачное запустение.
