Сильвия Соммерфильд - Любовная капитуляция
Кэтрин прикусила губу, и лицо ее залилось краской стыда. Господи! Он знает о том блаженстве, которое доставил ей! И это ужасная правда — какая-то часть ее души ей больше не принадлежала.
— Я чувствовал, как твое сердце билось в лад с моим. Думаешь, я не слышал, как оно колотилось?
— Да, — крикнула она вне себя от горя. — Да, ты осуществил свою угрозу. Да, мое тело уже не принадлежит мне. Не сомневаюсь, что твой опыт общения с девками, задирающими юбку при первом твоем желании, сделал тебя мастером по этой части. Владей моим телом по своему усмотрению, ведь это теперь твое право, но душой я никогда не буду тебе принадлежать!
Донован посмотрел на жену с невольным восхищением. Вот женщина, которая кое-чего стоит. Она отступала дюйм за дюймом, используя единственное свое оружие — гордость. Вот женщина, которая заставляет относиться к себе с уважением. Она его не хочет по-настоящему… пока. Но у него были основания полагать, что вскоре все изменится. И Донован крепко обнял ее и прижал к себе.
Со стыдом Кэтрин ощутила, как в ней вновь пробудилось неудержимое желание. Язык Донована дразнил и мучил ее, свободной рукой он гладил ее тело, ласкал груди, сжимал их, обводил соски пальцем, пока они не затвердели. Сладострастные стоны, которые она слышала, казалось, не могли исходить от нее… но именно так и было.
Рука Донована скользнула вниз, лаская кончиками пальцев ее плоть, и каждое такое касание вызывало у Кэтрин ослепительную вспышку чувств; он ласкал ее нежное средоточие, чувствуя, как разгорается в ней пламя страсти. Ртом он обжигал ее чуткую кожу, сжимал губами соски, затем двинулся вниз, и его поцелуи и легкие покусывания переместились на ее живот и бедра. Кэтрин чуть не задохнулась, когда он достиг ее пульсирующее, словно раскаленное, средоточие ощущений. Она хотела остановить Донована, но ее руки вместо того, чтобы оттолкнуть его, лишь запутались в густых темных волосах. Кэтрин ощущала свое тяжелое и все ускоряющееся дыхание, слышала неразборчивые слова, которые издавала ее гортань, и все же пыталась сдержать себя. Она ощутила, как его плоть вновь наполняет ее, и инстинктивно изогнулась ему навстречу, стремясь к финальному восторгу, который затушил бы пламя ее желания.
— Скажи, Кэтрин, что ты желаешь меня, как я тебя, и чувствуешь то же, что и я. Скажи! — прошептал Донован.
— Донован! Не надо…
— Смирись, — почти простонал он, — скажи, что хочешь меня!
— Сдаюсь, — прошептала она.
— Нет, не так…
— Я хочу тебя! — закричала Кэтрин. — Да, хочу! Будь ты проклят, я тебя хочу!
Движения Донована приобрели такую силу и скорость, что ей показалось, что она умирает. Кэтрин уловила ритм этих движений и, в такт им, сама начала двигаться. И наконец ее пронзили конвульсии, мощные, как землетрясение. Кэтрин показалось, что перед ее глазами вспыхнули миллионы солнц.
Медленно, словно выпивая ее судорожный выдох, Донован поцеловал Кэтрин в губы; его большие руки зарылись в ее раскинутые на подушке волосы. Чуть отстранившись, он лег рядом с женой, продолжая одной рукой обнимать ее. Они были как одно целое в этот момент, и слова не требовались. Так они сохраняли молчание, пока сердца их не вошли в нормальный ритм; Кэтрин хотелось плакать, но слез не было. Да, она его хотела и прекрасно помнила свои слова, свидетельствующие о поражении. Более того, Кэтрин понимала, что, если бы все повторилось, она бы вновь умоляла его овладеть ею. Лицо у нее запылало от этой мысли.
— Что ж, вы выиграли, милорд. — Голос ее дрожал. — Вы поступили со мной как захватчик.
— Нет, Кэтрин, я не захватчик, а муж. Ты моя жена. Ныне и во веки веков.
— Во веки веков, — с горечью прошептала она.
Мысль о жизни, исполненной подневольной страсти, без слова ласки или любви, потрясла ее. Донован хотел использовать ее как наложницу и как инструмент для рождения наследников.
— Да, во веки веков. — Донован боролся с потребностью сказать ей что-то хорошее, ласковое, утешить ее, потому что боялся дать ей силы на дальнейшую борьбу с собой, однако добавил: — И это будет долгая, плодотворная жизнь. У нас появятся дети, и в будущем наше супружество станет предметом всеобщей зависти.
Однако его слова не только не успокоили жену, но разбередили кровоточащую рану в ее душе.
— Пожалуйста, отпустите меня, милорд… Если вы уже все кончили со мной.
Ее слова вызвали у Донована вспышку гнева.
— Сударыня, вы вполне могли бы стать женой другого, который не стал бы церемониться с вами, а просто взял бы силой!
Кэтрин отвела взгляд от него, и гнев Мак-Адама испарился, когда он увидел слезы, побежавшие из-под ее ресниц. Что-то в глубине сердца заныло; но чего оно хотело, и сам Донован едва ли смог бы определить, и он лишь успокаивающе погладил руку жены.
Что ж, она боролась до конца, ведь он был ее врагом… Но теперь он ее муж. Он был захватчиком, но взял ее не как жертву насилия, а как жену, которую лелеят и холят. Он не признавал любви, но разбудил в ней чувства, с которыми ей оказалось не по силам совладать. В тот день, когда Мак-Адам заявил, что ей придется стать его женой, она поклялась, что найдет щель в его непроницаемых доспехах, найдет то место в его сердце, где пряталась не признаваемая им любовь. Но теперь леди Кэтрин испугалась, что, пробудив в лорде Доноване, ее муже, эту любовь, она и сама будет опалена ею…
Кэтрин пошевелилась и очнулась ото сна. Одна свеча все еще горела, но уже коптила, мигала и почти не давала света. Кэтрин стало холодно, и она поняла, что Донована нет в постели.
Повернув голову, она окинула глазами комнату и увидела его стоящим у арочного окна, вглядывающимся в темное небо; очевидно, он был погружен в свои мысли. Отблески пламени свечи играли на его бронзовом теле: Донован не удосужился одеться, полагая, что жена спит. Даже в позе отдыха он поражал мощью и красотой своего тела. Что же его томит, подумала Кэтрин.
Донован же думал о том, что действовал правильно: он был мягок с женой, и его радовало, что ему хватило тонкости и выдержки, за которые он был вознагражден пробудившейся в ней страстью. Как же вышло, спрашивал он себя, что ей удалось околдовать его тело и душу? Неужели в ней есть некая сила, волшебство, и он подпадает под ее чары? Однако печальный жизненный опыт подсказывал ему, что на свете существует измена. Он не должен проявить слабости и позволить Кэтрин догадаться, каковы его истинные чувства к ней. Подняв забрало, он может получить страшный удар в лицо. Донован определил для себя и Кэтрин дальнюю жизненную перспективу, и вскоре женщина поймет, что так лучше для них обоих.
17
