Наталья Павлищева - София Палеолог. Первый кинороман о первой русской царице
Грек ловко раскинул на столе пергамент с чертежом:
– Изволь посмотреть, деспина.
Она только глазом повела:
– Знакомо мне сие. Что смотреть-то?
И сама не могла объяснить, почему на его греческий по-русски отвечала. Потом опомнилась, что прав наушник, греческий не всякая служанка поймет, повторила уже по-гречески.
Олеус тоже все понял, быстро закивал:
– Я знаю, что тебе этот чертеж знаком, еще в Риме показывали. Но сейчас хочу на нем другое пояснить.
София шагнула к столу, он поднял свечу повыше, высветив нарисованное. Пятна морей и озер, нити рек, города крестами и названиями обозначены. Много пустого, но это неудивительно, велика Московия, ох как велика, хотя и рвут со всех сторон куски у нее все кто горазд – и ордынцы, и Литва…
Палец Олеуса ткнул в надпись «Москва»:
– Это Москва. Князь тут. – Желтый ноготь с черной полоской невымытой грязи чуть сместился вниз и влево. Поднялся выше Москвы: – Мы тут.
Теперь перст указывал на пятно Белого озера. София не стала его осаживать, мол, и без тебя знаю, понимала, что не зря сей чертеж земли Русской развернул перед ней.
На душе было тревожно, так тревожно, что не передать, словно судьба решалась. Да и как не волноваться, если от князя все нет гонца? Снова всколыхнулись давешние тяжкие думы и сомнения. Неужто так дела плохи, что Иван даже весточку прислать не смог? Или с самим князем что случилось, а его наследник Иван Молодой рад ненавистную мачеху в лесу сгноить?
– Князь велел, если что не так, сюда через озера Вожу и Лачу к Двине, а по ней до самого Белого моря пробираться. Так?
Вот откуда он все знал, если князь только ей об этом написал? А может, не только? А если знают несколько человек, то почему бы не узнать и Олеусу? Но сейчас не то важно, откуда узнал, главное, что задумал. А он явно что-то задумал.
Как бы ни был мерзок ей Олеус, но тут он один из немногих, кто защита, Василий Далматов скорей казну спасать станет, чем государыню с ее детьми.
– Чего придумал-то?
Софии надоело, кроме того, не ровен час услышит кто.
Олеус кивнул, убедившись, что она все понимает, заторопился:
– По государеву измышлению, тебе с княжичами надобно уехать к морю и чего-то ждать там. А чего? Сколько в снегах у Студеного моря сидеть? Там золото цену малую имеет, а жизнь и вовсе ничего не стоит. Но есть другой путь, вот сюда. – Теперь его палец уверенно пополз вверх от Белого озера. – По Ковже до Вытегры и в озеро Онегу, а оттуда по Свири до озера Нево и по Волхову в Новгород.
София усмехнулась, вышло как-то хищно, недобро:
– Там сторонники Борецких все еще сильны, казне обрадуются…
Олеус кивнул:
– Обрадуются. Казне, которая у тебя есть, везде обрадуются. А Новгород никогда под ордынцами не был и сейчас выстоит.
А ведь прав, во всем прав. У Студеного моря как жить и сколько? Но главное – это безнадежно. Если Москва не выстояла, то и Московия тоже. Новгород ждать не станет, там бояре вольницу еще не забыли, и без Борецких обойдутся.
Но тут же одолели сомнения: Марфу Посадницу и ее сыновей жене великого князя Ивана припомнят.
Олеус сомнения Софии расценил по-своему, снова зачастил, только успевала за его мыслью следить.
– А не в Новгород, так можно дальше на Псков и обратным путем домой. Или вовсе, в Новгород не заходя, через Нево на запад двинуться, чтобы на Березовом острове свейский корабль нанять, а то и несколько. С таким-то богатством…
София прикрыла глаза, чуть устало помотала головой:
– Василий Третьяк не для того к казне приставлен, чтобы ее мне отдать.
И снова Олеус не сомневался:
– И на него управа есть. С Далматовым справимся, а остальным и знать ни к чему, куда князь двигаться повелел.
Впилась глазами в худое, желтоватое лицо:
– Кто справится, ты, что ль?
Он вильнул взглядом:
– Есть люди.
– Кто? Я знать должна, от них моя жизнь и жизни моих детей зависеть будут.
Олеус понял, что надо отвечать честно, назвал троих.
– И всего-то?
Он добавил еще двоих.
– Я к тому же, и ты, государыня, свое прикажешь, тебя не ослушаются. Скажешь, что Василий и еще трое, кого назову, супротив государевой воли пошли, потому их убрали.
Тяжело было на душе, ох как тяжело, словно гнусность какую совершить собралась. Так ведь и было, поперек мужниной и государевой воли идти решалась. Но кто знает, как правильно поступить?
Зачем-то спросила:
– Кто эти трое? Сейчас говори, не виляй, ты мне страшное предлагаешь, а доверия не будет, ежели юлить станешь.
Он назвал и этих. Как ждала, это оказались боярин Василий Борисович, Морозов и Андрей Плещеев.
София вздохнула:
– Может, ты и прав… Только куда двигаться и как?.. – Жестом остановила готовый излиться поток слов (пламя свечи качнулось, по стенам заметались огромные тени, мелькнула мысль, только бы кто из детей не проснулся, не испугался этих зловещих теней): – Не мельтеши, подумать должна. И Новгород, и свеи опасны, каждый по-своему. Иди пока, я к завтрему решу. Только сам ничего не делай, не то беду накличешь раньше времени. День-другой ничего не решат. Не то вдруг от государя гонец прибудет?
– Не прибудет!
Княгиня прищурила глаза:
– Откуда тебе известно?
Снова забегал взором Олеус, София прикрикнула:
– Не юли! Жизнью моей играешь, я все знать должна.
– У меня свои доброхоты есть. Сказывают, кроме ордынцев Литва пошла и братья государевы против него.
Она понимала, что не все сказал, что лжет, но понимала и другое: в его словах правда есть, опасная для нее и детей правда. Грек почувствовал ее слабину, поднажал:
– А если и получится что у государя супротив хана Ахмата, так в следующее лето другой придет, посильней да решительней. Неужто простит Орда грамоту разорванную? И Литва своего не упустит. Оно бы хорошо земли, что у Студеного моря да вокруг Белого озера, под себя взять, здесь мягкой рухляди столько, что никаким ковшом не вычерпаешь, но только тогда здесь и жить надо, а это не Рим.
– Да уж, здесь не Рим.
– То-то и оно! – обрадовался поддержке Олеус. И выложил последний довод: – Тебе в Москву нельзя. Если и одолеет ордынцев великий князь и на следующий год тоже одолеет, то при нем Иван Молодой есть, который супротив тебя и княжичей. Как только во власть войдет, так вам конец. И епископ ростовский Вассиан супротив тебя уж слово веское сказал.
– Какое слово?
– Что бежала, мол, из Москвы, когда никто не гнал, и казну с собой увезла. Теперь если и вернешься, скажут, что догнали и заставили воротиться. Все одно виновата будешь.
– Откуда знаешь? – ахнула София.
– Сказал же, что у меня свои доброхоты есть.
Вот на сей раз он не лгал и глаз не прятал. Значит, правда, значит, ее уже обвинили в бегстве и краже казны. А слово Вассиана крепкое, ему поверят больше, чем ей – Римлянке.
