Элизабет Вернер - Дорогой ценой
На лице полковника появилось прежнее принужденное выражение, исчезнувшее было во время их разговора.
– Едва ли это возможно, – заметил он. – Правда, возмущение населения много сильнее, чем мы думали вначале, и я уже говорил вам ранее, что при подобных обстоятельствах желательно избегать военных мер.
– Дело не в том, что желательно, а в том, что необходимо, – ответил барон с резкостью, всегда служившей у него признаком сильного раздражения.
– В таком случае будем надеяться, что необходимость не повторится, – заметил Вильтен, – так как я, к сожалению… принужден… заявить, что мне придется отказать вам в содействии.
– Что это значит, господин полковник? Ведь вам известны мои полномочия? Могу вас уверить, что я еще пользуюсь всей полнотой власти.
– В этом я не сомневаюсь, но вот моя-то власть ограничена. В будущем я обязан следовать приказам собственного начальства.
– Вы получили такой контрприказ? – быстро спросил барон.
– Да… – помедлив, ответил полковник, – вчера.
– Могу я видеть его?
– К сожалению, он предназначается только для меня.
Равен отвернулся и подошел к окну; когда он снова обернулся к полковнику, лицо его было бледно.
– Значит, мне связывают руки. Если восстание повторится и полиция не сможет подавить его, я окажусь беспомощным и город будет предоставлен на произвол судьбы.
Вильтен пожал плечами:
– Я – солдат, ваше превосходительство, и должен повиноваться.
– Конечно, вы должны повиноваться… вполне согласен.
Последовала весьма неприятная пауза. Полковник, по-видимому, подыскивал новую тему для разговора, но Равен предупредил его.
– Раз дело обстоит так, то наши дальнейшие переговоры относительно этого совершенно излишни, – с принужденным спокойствием сказал он. – Прошу вас, не извиняйтесь; отлично понимаю, что для вас лично это тоже очень тягостно, но вы не можете ничего изменить. Мне нужно еще поговорить с вами относительно частного дела. Вы предупреждены о том, что ваш сын обратится ко мне с некоторым предложением. Поручик Вильтен, правда, еще ничего не говорил мне, и в такое беспокойное время, пожалуй, понятно…
– Да, – перебил его полковник. – Я дал понять Альберту, что с его стороны было бы весьма неделикатно затруднять вас подобными вещами в то время, когда кругом такой водоворот. Он уступил моим доводам; к тому же он завтра должен уехать в служебную командировку в М. и, вероятно, пробудет там несколько недель. Правда, сперва я назначил в эту командировку другого офицера, но теперь не могу остаться без него, и моему сыну, как самому младшему из офицеров, легче всего заменить его. То, о чем я говорил, еще может подождать, по возвращении Альберта можно будет вернуться к этому вопросу.
– Напротив, я теперь же хочу навсегда покончить с ним, – сухо возразил барон. – Моя свояченица, баронесса Гардер, к сожалению, не в состоянии исполнить обещание, данное ею молодому барону. Она убедилась в том, что ее дочь не чувствует достаточной склонности к нему, чтобы решиться на этот брак, а ни она, ни я не желаем принуждать Габриэль.
– Мы никогда и не допустили бы этого! – воскликнул Вильтен. – Мне, конечно, тяжело отказаться от давно лелеемой надежды, и мой сын будет вне себя от огорчения. Но раз он не может надеяться на взаимность, то лучше вовремя отказаться от мысли получить ее. Я серьезно поговорю с ним об этом.
– Сделайте это, пожалуйста, – сказал Равен, от внимания которого не ускользнули ни поспешность возражения полковника, ни его облегченный вздох при этом отказе. – Я убежден, что вы встретите в нем покорного сына.
Он направился к дверям. Полковник вежливо проводил барона и у порога комнаты хотел, по обыкновению, пожать его руку, но Равен не подал ему своей и, холодно поклонившись, вышел из комнаты. На лестнице он на минуту приостановился и, бросив взгляд назад, вполголоса проговорил:
– Вот, значит, до чего дошло! Уже стараются порвать со мной всякие отношения… Интересные, должно быть, вести получены полковником…
Выйдя из подъезда дома, Равен уже садился в карету, ожидавшую его, когда заметил приближавшегося к нему полицмейстера.
– Я только что хотел идти к вам, ваше превосходительство, – сказал тот, приветливо здороваясь. – Я думал, что вы в замке.
– Я направляюсь туда, – ответил Равен, – поедем вместе.
Полицмейстер принял приглашение. Барон рассеянно слушал сообщения своего спутника, с затаенной злобой переживая первое унижение, выпавшее на его долю. До сих пор он пользовался неограниченной властью и имел такие полномочия, каких не давали никому из губернаторов, а теперь, когда он особенно нуждался в них, его связывали по рукам и по ногам. У него отняли поддержку, на которую он опирался, намеренно оставили одного бороться с мятежным городом. Равен понимал, что значит этот симптом. В течение нескольких минут полицмейстер говорил о довольно незначительных происшествиях, затем продолжал:
– А теперь еще об одном, что, конечно, поразит вас своей неожиданностью. Вы ведь принимаете участие в молодом докторе Бруннове?
– Конечно! А что с ним такое?
– Дело, правда, не касается его лично, но, к сожалению, довольно близко ему. Вы помните господина, представленного советником Мозером под именем доктора Франца? Вы ведь даже довольно долго беседовали с ним. Вам ничего не бросилось в глаза?
Барон выпрямился, уже с первого слова он понял, что его опасения были небезосновательны и Бруннов находится в опасности. Необходимо было сохранить наружное спокойствие, чтобы по-пытаться устранить эту опасность. Собравшись с силами, Равен холодно и твердо ответил:
– Нет.
– А мне наоборот! Во мне зародились некоторые сомнения, затем они, благодаря рассказу Мозера, превратились в настоящее подозрение, и я счел необходимым предпринять расследование. Доктор Франц прибыл в одну из гостиниц предместья, очень беспокоился и волновался, расспрашивая о молодом докторе, и тотчас же поспешил к нему. На неосторожно оставленном в гостинице чемодане был наклеен ярлычок с пометкой «Цюрих» в качестве станции отправления; были и другие подозрительные улики – словом, не оставалось никакого сомнения в том, что перед нами отец раненого, Рудольф Бруннов.
Это было сообщено спокойным, деловым тоном, каким говорилось и об остальных происшествиях. Равен постарался ответить полицмейстеру в том же тоне:
– Ваше преждевременное предположение нуждается в подтверждении. На основании одних подобных улик не следует ничего предпринимать против чужестранца.
– У нас уже имеется и подтверждение, – сказал полицмейстер. – Доктор Бруннов назвал свое имя при его аресте.
