Виолен Ванойк - Мессалина
После раздачи наград Клавдий принял наместников провинций, специально приглашенных в Рим на празднование триумфа, и послов союзных Риму государств.
В пятом часу кортеж покинул лагерь преторианцев, вошел в Рим через Триумфальные ворота на северо-востоке города и вступил на Священную дорогу. На пути следования кортежа собралось такое количество народа, что легионеры, обязанные следить за тем, чтобы путь был свободен, с трудом сдерживали толпу. Клавдий нашел Рим похорошевшим, что можно было ожидать, поскольку эдилы, следуя пожеланиям императрицы, предписали горожанам вымыть фасады храмов и домов, вымести и полить улицы, украсить цветами окна. Алтари и статуи украшали гирлянды из разноцветных витых лент, а помещения храмов освещались с того времени, как было объявлено о победе.
Магистры шли пешком, за ними следовали сенаторы, облаченные в тоги с искусно заложенными мелкими складками. Трубы победной мелодией возвещали о провозе трофеев; они грудами лежали на колесницах, запряженных празднично разубранными мулами. Клавдий мог гордиться военной добычей: она представляла собою огромное богатство в виде золотых и серебряных вещей, оружия, оловянных и бронзовых сосудов, дорогих украшений, резных чаш, свинцовых слитков, расшитых одежд. Далее ехали двенадцать колесниц, символизирующих двенадцать британских племен, и на каждой из них имелись свои знаки отличия. На других колесницах стояли макеты покоренных городов и изображения варварских божеств. Большое пространство отделяло эту часть кортежа от жрецов Юпитера, вооруженных ножами, и слуг, несших священные оружия; все эти люди вели на заклание белых быков, рога которых были украшены красными гирляндами.
Жалкое зрелище являли собою пленники, шедшие за жертвенными животными: британская знать и воины со своими семьями, жена и дети британского царя — все закованные в цепи. За ними шли рабы, которые несли золотые венки, подаренные союзниками императору. Далее следовали двадцать четыре ликтора, одетые в пурпур и с фасциями в руках. Они открывали путь триумфальной колеснице, в которой восседал император в расшитой золотом тоге. В правой руке он держал оливковую ветвь, в левой — скипетр из слоновой кости. Он был прям и неподвижен, его голову венчали лавры, специально привезенные из Дельфов. Рядом с ним стоял раб и держал над его головой золотую этрусскую корону. Другой рукой раб звонил в висящий на колеснице колокольчик, защищая ее от дурного глаза, и беспрестанно повторял императору:
«Смотри позади себя и помни, что ты человек».
За императорской ехали колесницы Вителлия и Помпея Магна. Красс Фруги, вторично надевший триумфальную тогу, ехал рядом с ними верхом. Далее следовала повозка Мессалины, а за ней — военачальники в триумфальных тогах, боевые машины, конница и пехотинцы, копья которых украшали лавровые ветви. Солдаты XX легиона пели песни и отпускали шуточки в адрес Мессалины, которую слишком переполняло счастье, чтобы она могла сердиться на них. Став императрицей в юном возрасте, она получала наивысшие почести в двадцать лет, и гордыня ее торжествовала. Она посмотрела на Октавию и Британика, сидевших перед ней на скамейке, и лицо ее еще больше просияло при мысли о том, что в один прекрасный день ее сын взойдет на императорский трон. В душе она пожелала Клавдию долгих лет жизни, чтобы их сын успел вырасти и сделаться способным принять в наследство власть.
Рукоплескания вывели ее из этих раздумий. Она ответила на приветствия народа знаком руки и, казалось, не обратила ни малейшего внимания на отдельные свистки, раздавшиеся в толпе.
Шествие поднялось по склону Капитолийского холма до подножия храма Юпитера. Как полагалось по обычаю, Клавдий сошел с колесницы и на коленях взобрался по ступеням храма верховного римского божества, после чего объявил, что сохранит жизнь пленникам и что отныне их правители будут жить в Риме. Затем он приступил к принесению в жертву белых быков и возложил свой лавровый венок к подножию статуи Юпитера.
Мессалина во время всей этой церемонии держалась в стороне. Когда был дан сигнал, по которому кортеж должен был разойтись, она взяла Клавдия под руку и повела к столам, накрытым в их честь жрецами Юпитера. Она хотела показаться рядом с императором, чтобы продемонстрировать влияние, которое она оказывала на правителя империи. Остаток дня прошел в пирах, и вечером императорская чета в сопровождении флейтисток отправилась во дворец. Проходя мимо храма Кастора и Поллукса, Клавдий велел раздать деньги лежавшим на ступеньках нищим.
— Я не дал народу ни хлеба, ни денег, хотя должен был бы это сделать, — сказал он Мессалине.
— Завтра у тебя будет время все исправить, — ответила она.
На следующий день рано поутру Мессалина послала за Мнестером. Она уже просила его подготовить представление, достойное славы императора, но с той поры от мима не было никаких известий. Его явно уязвляло, что вольноотпущенники и такие люди, как Вителлий, пользовались расположением Клавдия, в то время как к нему, Мнестеру, доверие, он чувствовал, падало. Когда он предстал перед Мессалиной, она увидела, что он уже — или все еще — совершенно пьян.
— Мнестер, я считаю наглостью то, что ты смеешь появляться перед императрицей в таком виде, — суровым тоном сказала она.
— Я всего лишь праздную триумф императора, — ответил он, пошатываясь и подаваясь вперед.
Жестом руки она выразила свое раздражение и продолжала:
— Ты думал над тем, о чем я тебя просила? Какое представление ты дашь в ближайшие дни?
— Я об этом не думал, — признался он.
— Да как ты можешь говорить мне такое, когда я предупредила тебя четыре месяца тому назад?
Мнестер пожал плечами и громко рыгнул.
Мессалина не могла унять гнева:
— Своей наглостью ты вполне заслуживаешь оков. В представлении, которое сегодня дается в амфитеатре, будет воссоздана победа, одержанная императором. Но на следующий день, после конных скачек в цирке, он будет ждать, что покажешь ты.
— Я, наверное, сыграю Пилада в «Оресте и Пиладе». Удобный случай показать триумфальный танец, который так любят римляне.
— Выбор я оставляю за тобой. Но более всего я рассчитываю на тебя в дни, когда будет проходить литературный конкурс, который Луций Вителлий намерен провести в Неаполе. У тебя будет прекрасная возможность встретить горячий прием неаполитанцев, которые особенно ценят твое искусство.
— Ты слишком требовательна, Мессалина, — вновь дерзко ответил Мнестер. — Ты считаешь, что артист может так вот просто танцевать или представлять перед публикой когда угодно, по приказу? Я сам решу в Неаполе, позволяют ли мне мое физическое состояние и душевный настрой предстать перед зрителями.
