Ханна Хауэлл - Бесстрашный горец

– О Господи, Сигимор, – послышался мужской го­лос. – Ты что, хочешь, чтобы пас всех перебили?

Встав на цыпочки, Фиона заглянула Снгимору за спи­ну. Там стоял ее кузен Лайам.

– Привет, Лайам, – поздоровалась она.

– Привет, детка.

В этот момент чья-то сильная рука обхватила ее за та­лию, и в следующее мгновение Фиона вновь оказалась ря­дом с Эваном.

– Не думаю, Сигимор, что мой брат просил меня цело­вать, – проговорила Фиона, надеясь разговором снять на­пряжение.

– Верно, – отозвался Сигимор. – Он просил меня удо­стовериться в том, что тебя любят и хорошо защищают. – Он спокойно оглядел Макфингелов, готовых порубить его на мелкие кусочки за то, что он осмелился дотронуться до жены их лэрда. – И теперь я могу это подтвердить.

Встав перед Сигимором, Лайам сердито взглянул на него:

– Неужели ты сделал это, только чтобы посмотреть на их реакцию?

– Поступки бывают красноречивее слов.

– Ты с ума сошел! – воскликнул Эван. – Тебя ведь запросто могли убить.

Его собственная реакция на то, что кто-то осмелился поцеловать Фиону, была ему понятна, но вот то, что муж­чины его клана отреагировали на это точно так же, его не­много удивило.

– Но я получил ответ на свой вопрос, верно? – Сиги­мор пристально взглянул на Эвана, сверлившего Лайама хмурым взглядом. – Не обращай внимания на Лайама. Он ведь приходится тебе кузеном.

– Вот как? – машинально промолвил Эван, размыш­ляя о том, не поселить ли своего чересчур красивого кузена в деревне.

– Ты только взгляни, Лайам, как он на тебя смотрит. Точно так же, как Дайермот и Коннор, когда ты попада­ешься им на глаза.

– Таким взглядом, который говорит, что я бы больше по­нравился им с переломанным носом и шрамами на лице? – спросил Лайам. – И что они были бы рады мне, помочь их приобрести?

– Да. – Сигимор повернулся к Эвану: – Ты что-то говорил насчет еды и питья?

Грегор повел Камеронов в замок, а Эван шепнул Фионе:

– Ты мне не говорила, что он сумасшедший. Рассмеявшись, Фиона потянула Эвана к замку.

– Иногда бывает. Мой брат Дайермот говорит, что Си­гимор на все смотрит не так, как большинство людей, и что к его шуткам нужно привыкнуть.

– Понятно. Именно потому, что он на все смотрит не так, как большинство людей, он решил, что самый лучший способ проверить, любим ли мы тебя и защищаем ли, это поцеловать тебя перед вооруженным мужем и его до зубов вооруженными людьми?

– Да. И я подозреваю, он получил ответ еще на кое-какие вопросы, которые его интересовали.

– Приятно ли с тобой целоваться?

– Нет. Он понял, что ты не станешь нападать на него в порыве слепой ярости. И твои люди тоже. Они сначала до­ждутся твоего сигнала, а уж потом ринутся в бой.

– Чтобы это попять, он сильно рисковал собственной жизнью и жизнями своих людей.

– Не думаю. По правде говоря, я бы не удивилась, если бы узнала, что Сигимору известно обо всех вас очень мно­гое. И если он не вызовет у тебя желания вцепиться ему в горло или вообще убить его, он станет тебе хорошим союз­ником.

Очень скоро Эван понял, что Фиона имела в виду. Во время праздничного ужина ему не раз довелось убедиться в том, что Сигимор несколько странный. Наверное, все-таки нельзя его считать абсолютно нормальным. И тем не менее как хорошо иметь союзников, даже если они не в себе! Ог­лядев многочисленных представителей клана Макфингелов, Эван вынужден был признаться самому себе, что, похоже, нужно быть немного странным, чтобы принять их всех за своих родственников.

Внезапно взгляд его упал на Фиону и Лайама. Они си­дели на скамейке в самом дальнем углу большого зала, го­лова к голове, и о чем-то тихо разговаривали. Решив, что прекрасно обойдется без одного родственника, Эван начал было вставать, но тут чья-то рука крепко сжала его плечо и заставила снова сесть. Эван поднял голову. Рядом с ним стоял Сигимор и ухмылялся. Интересно, что произойдет, если он сейчас даст ему по носу, чтобы он перестал над ним насмехаться, подумал Эван.

– Лайам не пытается соблазнить твою жену, – сказал Сигимор. – А твоя жена не позволит, чтобы ее соблазняли, Я мог бы тебе сказать, что ты оскорбляешь свою жену по­дозрениями, но я знаю, что любой мужчина, будь его жена сама святая, всегда недоволен, когда Лайам оказывается с ней рядом. Бедный мальчик!

– Этому бедному мальчику наверняка приходится от­биваться от девиц палкой, – заметил Эван.

– Верно, но он очень редко использует эту палку по прямому назначению. Однако он практически никогда не переходит границ дозволенного. Было несколько случаев за те три года, когда он вышел из монастыря, но чужая жена для него – табу, а узы брака святы. И, конечно, если бы он пытался ухаживать за Фионой, ты наверняка свернул бы парню нос на сторону, к всеобщей нашей радости. – Сиги­мор слабо улыбнулся, когда Эван расхохотался, после чего оглядел всех людей, собравшихся в большом зале. – А твой отец умеет собирать людей.

Эван, не ожидая, что он так внезапно сменит тему раз­говора, удивленно захлопал глазами и, поразмыслив несколь­ко секунд над словами Сигимора, проговорил:

– Ты прав, именно это он и делает. Некоторые из тех мужчин и женщин, что постарше, были здесь еще до того, как мой отец унаследовал этот замок. Здесь живут все мои братья, сводные братья и племянники. Кроме того, отец приютил в замке тех людей, которых, как, например, Мэб, выгнали соплеменники, однако нельзя сказать, что он за­бирает к себе всех без разбору. Раньше, когда он выезжал за границы наших земель, он почти всегда привозил кого-то с собой. Тех, кто потерялся, кто остался один, кого выгнали родственники.

– Как вынудили уйти из родного дома и его самого. И, как он считал, выгнали его ребенка. Именно эта ложь боль­ше всего беспокоила моего отца, заставила его перед смертью во всем мне признаться. Мой отец был уверен в том, что эта ложь принесла твоему отцу самую большую боль.

– По-моему, так оно и случилось, хотя сам я узнал прав­ду только сегодня. Огец никогда не рассказывал мне о том, что произошло. – Бросив взгляд в ту сторону, где отец си­дел с Мэб, Грегором, Натаном и несколькими Камерона­ми, Эван облегченно вздохнул: старик снова яростно с ними спорил и ругал всех на чем свет стоит. – И теперь я пони­маю почему: ему тяжело было даже говорить о том, что про­изошло в те далекие годы. Хотя мне кажется, если бы он излил душу, снял с души камень, ему стало бы легче.

– Мне тоже так кажется.

— А твой отец никогда не раскаивался в том, что сде­лал?

– Иногда раскаивался, иногда нет. Он любил мою мать, но она никогда его не любила, во всяком случае, так, как любила твоего отца. Как он признался перед смертью, он потерял брата, но любящей жены так и не приобрел. Это все, конечно, грустно, но я обо всем этом не горюю. Ведь если бы всего этого ни случилось, нас с тобой не было бы на свете: