Лаура Кинсейл - Летящая на пламя
Но затем Шеридану стало трудно дышать. Влажное полотенце плотно облегало его лицо, и при каждом вдохе ткань засасывало в ноздри и в рот. Вскоре вода начала сочиться, проникая струйками в его носоглотку. Шеридан проглотил воду и закрыл рот, пытаясь дышать носом, но кто-то наклонил назад его стул, схватил Шеридана за волосы, запрокинув его голову, и Шеридан почувствовал, как струйки воды текут по его лбу и щекам. Он сделал вдох и захлебнулся.
Шеридан начал вырываться, судорожно дергаясь и пытаясь освободиться от руки, вцепившейся ему в волосы.
«Я скажу тебе! Все скажу! Все скажу!» — стучало у него в голове.
Он еще не произнес ни слова, а только захрипел, но стул тут же опустился на все четыре ножки, а с лица Шеридана убрали полотенце. Он нагнулся, кашляя и хватая ртом воздух.
— Она не стоит таких мук, правда? — ласково спросил Кол. — Убей меня, но никто в целом мире не стоит таких мук.
Шеридан был не в силах поднять голову, но он взглянул исподлобья в угол каюты, туда, где сидела Олимпия. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых отражался животный страх. Все пропало.
— Уф-ф! — тихо выдохнул Шеридан, чувствуя, как последние силы покидают его. Он понял, что она сдалась, она сломлена. А значит, его молчание бессмысленно. Она все равно сейчас признается во всем.
«Я скажу им все», — решил он.
— Так кто же она? — прошептал Кол.
«Вот сейчас, сейчас я им все скажу». Послышался плеск воды, наливаемой в кувшин.
«О Боже, смилуйся надо мной. Я скажу, я все скажу…»
Глава 12
Олимпия вздрогнула от испуга, когда хлопнула дверь каюты. Она панически боялась Бакхорса, до смерти боялась всех этих уголовников и ничего не могла с собой поделать. Она молча наблюдала за тем, как плотный коренастый Бакхорс всем своим телом навалился на Шеридана и припечатал его к стене. Она молча наблюдала за тем, как Кол накрыл лицо Шеридана, запрокинул его голову и начал лить сверху воду. Она видела, как задыхался Шеридан, как дергался, хрипел и бился в судорогах. Но у Олимпии было такое чувство, будто ее отделяет от всего происходящего стена из толстого стекла.
Звук шагов возвращающегося Бакхорса вывел ее из оцепенения, и новая волна животного ужаса захлестнула девушку. Она съежилась и прижалась спиной к стене, но Бакхорс лишь скользнул по ней взглядом и остановился перед Шериданом. Тот сидел, опустив голову, чуть нагнувшись вперед, насколько это позволяли веревки, которыми он был привязан к стулу. С его волос на обмякшее тело стекала вода.
— Ты вроде бы не собирался убивать его, — резко бросил Бакхорс своему подручному.
— Он жив, — отозвался Кол.
— Но он же не дышит!
Кол толкнул ногой стул, и Шеридан упал вместе с ним на пол с глухим стоном. По его телу пробежала судорога, и он закашлялся.
— Он так и не рассказал тебе ничего интересного, как я понимаю? — усмехнулся Бакхорс, поднимая с пола мокрое полотенце.
Кол пожал плечами.
— Я вылил на него пять ведер воды. Но все бесполезно. Скорее всего ему нечего нам сказать.
Оба бандита взглянули на Олимпию, и у нее потемнело в глазах от ужаса.
— Вставай, — приказал ей Бакхорс.
Она повиновалась, хотя колени ее подкашивались, а ноги были ватными.
— Развяжи ее и запри обоих в какой-нибудь каюте. — Бакхорс махнул рукой Колу, а затем обратился к Олимпии: — Я хочу, чтобы ты поставила этого ловкача на ноги к рассвету. Он должен быть в полной форме, слышишь? Я поручаю это тебе, сестренка.
Ее провели в каюту убитого старпома, расположенную напротив кают-компании. Сквозь открытую дверь на нее падал свет. Олимпия села на койку и начала растирать свои опухшие запястья. В дверной проем она видела, как Кол разрезал веревку, которой Шеридан был привязан к стулу, валявшемуся сейчас на полу. Шеридан перевернулся на спину, приподнялся на локтях и снова закашлялся. Чтобы поднять его на ноги, потребовались усилия трех человек. Он стоял, чуть покачиваясь, несколько мгновений, пока Кол не втолкнул его в каюту старпома, где Шеридан упал на койку рядом с Олимпией. Бандит рывком закрыл дверь.
Они оказались в полной темноте. Олимпия слышала тяжелое дыхание Шеридана, его хриплый надрывный кашель, чувствовала прикосновение его влажного тела к своему бедру.
Она встала, пошарила в темноте и зажгла на ощупь масляную лампу. Мерцающее пламя озарило все помещение тусклым светом.
Шеридан лежал на боку, поджав ноги. По его телу пробегали судороги. Он открыл глаза и вытянул руки, сжимая и разжимая пальцы, как будто хватался за воздух. Затем он уткнулся лицом в постель, и его начало рвать водой. Наконец он затих, тяжело дыша. Через некоторое время Шеридан, с трудом опершись на дрожащую руку, чуть приподнялся и позвал сиплым шепотом:
— Принцесса!
Олимпия стояла у стола, глядя на него: его била мелкая дрожь, мокрые волосы прилипли ко лбу.
— Вы заслужили это, — прошептала она зло. — Заслужили, слышите?
Он тяжело вздохнул.
— Плохо, — пробормотал он глухо и еле внятно, чуть не упав навзничь.
— Ненавижу! — произнесла Олимпия с жаром. — Грязный, мерзкий, подлый обманщик. Вор. Предатель. Свинья!
Шеридан покачал головой и попытался то ли засмеяться, то ли что-то сказать, но вновь закашлялся. Затем он протянул к девушке руку и, взяв ее за запястье, потянул к себе, приглашая сесть рядом.
— Я же предупреждал вас, — просипел он.
— Оставьте меня в покое! — Олимпия вырвала руку.
— Принцесса, — он закрыл на мгновение лицо руками, — принцесса, я им ничего не сказал.
— Ублюдок, — бросила она ему.
Он поднял на нее взгляд, в котором светилось такое недоумение и горечь, что на мгновение Олимпии стало стыдно.
— Я ничего не сказал им, — прохрипел он. — Я мог бы сказать… и тогда бы они не…
Его снова начал бить кашель. Олимпия зло прищурила глаза.
— Я презираю вас.
Он пришел в замешательство и некоторое время растерянно моргал, на его бровях и ресницах все еще блестели капельки воды.
— Вы не понимаете. Вы… не знаете…
— Я все понимаю, — сказала она и снова оттолкнула его руку, протянутую к ней. — Вы думаете, что, поскольку вы не предали меня в очередной раз, я ужаснусь тому, что они сделали с вами. Мне действительно следовало бы пожалеть вас. Но я не чувствую ни капли жалости. Я ненавижу вас до глубины души, «сэр» Шеридан. Я ненавижу взс до такой степени, что мечтала бы быть на месте одного из тех, кто избивал вас.
Он долго смотрел на нее. Растерянность и замешательство постепенно исчезли с его лица, густые ресницы опустились, а губы сжались в одну суровую линию.
— Хорошо, я все понял, — проговорил он. — И приму это к сведению в следующий раз.
