Сьюзен Джонсон - Нежнее шелка
Он мог бы отказаться. Наверное, ему следует отказаться, учитывая, какой теперь час, а также наличие принцессы у него в постели. Но он спросил:
— Где это?
— Рядом с Сен-Клу — полчаса… не больше. Там уединенно; мы будем совершенно одни.
Этим она сообщила ему, что он может ее трахнуть уже через полчаса, что после всей горечи и страданий он может получить то, чего ждал так долго. Еще мгновение он решал, насколько обязан хранить верность Тама, хотя сомневался, что у него вообще имеются перед ней какие-либо обязательства. Они оба всячески старались не брать на себя никаких обязательств, сознавая недолговременность их союза. Ну вот, проблема улажена.
— Твой экипаж здесь?
Она улыбнулась — его капитуляция вызвала ее торжество.
— У подъезда.
— Подожди меня в нем. — Сняв со своей талии ее руки, он отступил. — Я сейчас.
— Хочешь сказать ей? — Люсинда подавила улыбку. Она победила! Но разве она побеждает не всегда?
Он кивнул:
— Дай мне пять минут.
— Я не хочу больше оставаться с ним, — заявила она, закидывая удочку, если Хью вдруг передумает.
— Он мне не интересен.
— Я просто хочу, чтобы ты знал, — уточнила она.
Он кивнул, но когда услышал, что она собирается оставить мужа, сердце у него радостно екнуло. Он поднял руку, растопырив пальцы.
— Пять минут, и я вернусь!
— Жду, — промурлыкала она, легко помахала ему рукой, повернулась, прошелестев кружевами на черной бархатной накидке, и вышла.
Он постоял, глядя ей вслед и решая, что ему делать в Сен-Клу. Отставив секс, отставив свою телесную реакцию, после стольких лет он хотел, чтобы ему сначала ответили на кое-какие вопросы. Он хотел знать, почему она поступила так, как поступила, что было у них не так и почему. А после этого он решит, нужен ему секс или нет. Он едва заметно улыбнулся — ну по крайней мере попробует принять разумное решение.
Когда швейцар жестом пригласил Люсинду выйти в ночь, Хью прошел в маленькую библиотеку рядом с вестибюлем. В короткой записке он объяснял Тама, что срочно едет в Сен-Клу и вернется завтра. Он задумался, стоит ли извиняться, что уехал с Люсиндой, и в конце концов решил этого не делать. Со времени развода он никому не давал на себя никаких исключительных прав. В конце записки он предложил сопроводить ее на прием к Хаттори в среду.
Уходя, отдал записку лакею и велел подсунуть под дверь.
Будить Тама незачем.
Вероятно, когда он вернется, она еще будет спать.
Глава 33
Экипаж у Люсинды роскошный, сиденья обиты тканью с начесом, внутренние панели инкрустированы тюльпанным деревом, лириодендроном, фонари из хрусталя с позолотой, на полу абиссинский килим. Такое великолепие редко встретишь — это знак богатства ее мужа или, быть может, его положения нувориша.
— От подобной роскоши тебе придется отказаться, — протяжно сказал он, расположившись на сиденье напротив своей бывшей жены. — Это не экипаж, а карета, не говоря уже о кучере в ливрее и о форейторах. Ты не очень-то пострадала, как видно.
— Я говорила не о материальном ущербе. — Она с улыбкой похлопала по сиденью рядом с собой. — Сядь поближе, милый. Мне нравится, когда ты рядом.
— Погоди, — сказал он, собираясь с духом. А экипаж тем временем набирал скорость. — Скажи, у тебя есть дети? — Он не понимал, почему это важно; но это было так.
У нее подскочили брови.
— С какой стати?
— А твой муж тоже не хочет детей?
Она скорчила гримаску;
— Ради Бога, Хью, неужели мы будем говорить о Кальвине?
— О Кальвине? — Он попытался сдержать улыбку, но это ему не очень-то удалось.
— Смеяться ни к чему. — Она надула губки. — Это семейное имя, оно перешло от какого-то дедушки или прадедушки, который оставил ему приличное состояние, чтобы ты знал.
— Которое ты теперь с превеликим удовольствием проматываешь.
— Любить роскошные вещицы не возбраняется, — беззаботно сказала она, поправляя на руке браслет с бриллиантами. — Насколько я помню, ты тоже не склонен к экономии. Даже когда был молод, покупал мне чудовищно дорогих скаковых лошадей. И не говори, расточительный мот, что этого не было, — добавила она лукаво.
— Я и не утверждаю, что скаредный. Просто подвергаю сомнению практику продажи себя тому, кто больше даст, — тихо сказал он.
— Как ты груб, Драммонд! Надеюсь, ты не собираешься отчитывать меня всю дорогу до Сен-Клу. Ты не представляешь себе, как трудно было обходиться без новых платьев, приятных вечеринок, когда началась война. К тому же все наши рабы разбежались, а мама только плакала и плакала… Это был совершеннейший ужас. Не думай, что я не пыталась приспособиться и устроить… Но это был кошмар, Хью! Ты знаешь, что я не видела Парижа целых четыре года?
В то время как он пытался уцелеть в Северной Атлантике и внести свою долю, чтобы привезти достаточно оружия, чтобы армия конфедератов пополнила запасы и могла успешно сражаться, его жена стенала по поводу отсутствия у нее новых платьев и слуг. Картина проясняется.
— Кальвин, наверное, обещал тебе новые платья.
— Право же, Хью, ты просто невыносим! — сказала она, раздраженно тряхнув локонами. — Нам лучше развернуть экипаж на Париж.
— А я решил, ты уходишь от мужа.
— С удовольствием это сделала бы. Ну же, милый, прошу тебя, молю, разве нельзя поговорить о более приятных вещах или вообще не разговаривать? Ты помнишь, когда мы любили друг друга в нашем экипаже на аллее перед домом моих родителей, а форейтор подбежал, не понимая, почему мы не выходим? — Она подмигнула. — В то время мы долго не рассуждали, не так ли? — Она поерзала на сиденье — нутро у нее ритмично сводила сильная судорога. — Ради Бога, Хью, когда ты займешься делом? Я не желаю больше отвечать на бессмысленные вопросы о чепухе. Хочу почувствовать, как твое мощное копье вонзится…
— В твою горячую щелку?
— Фу! Хью! — воскликнула она с деланным ужасом. — Как ты вульгарен… — Она улыбнулась. — И восхитительно возбуждающ. Такого большого, как у тебя, ни у кого нет, — мурлыкала она. — Хотя, я полагаю, ты это слышишь постоянно. Черт бы меня побрал, я теряю разум и становлюсь мокрой при одном воспоминании о том, как ты втискивался в меня. Мы славно подходим друг другу, да? Пригнаны так плотно, как только возможно, и при этом замечательно подвижны. Ты для меня золотой стандарт любовника, знаешь ли.
Ему неинтересно было слушать про ее любовников, хотя, без сомнения, ее разговоры о плотной пригнанности подействовали на него именно так, как она и рассчитывала.
— А помнишь, когда мы любили друг друга в первый раз у ручья, а наши семьи расположились на пикник за ближайшей излучиной? — продолжала она, облизнув губы кончиком языка.
