Жюльетта Бенцони - Мера любви
– Можно подумать, что это больше всего тебя волнует! Даже больше того, что тебе запретили входить в собственный дом!
– Конечно! А тебя это не волнует? Мне бы хотелось знать, что ты подумала, увидев его с ней.
– Что он совершенно лишился рассудка или нашел, Бог знает где, новый повод сердиться на тебя, такой же вздорный, как и все предыдущие. Я никогда не решалась тебе сказать, но мне часто приходила в голову мысль, что твой рыцарь, может быть, не такой умный, как тебе это казалось. В нем больше гордости и предрассудков, чем здравого смысла.
– Возможно, – грустно ответила Катрин, – но до сегодняшнего дня я верила, что он любит меня так же, как я его.
– Поэтому я и говорю, что он не так умен. Я убеждена, что мессир Арно любит тебя наперекор самому себе; он не любил никого, кроме тебя и своих детей. Но лучше он даст отрубить себе руки и ноги, чем признается в этом.
– Прекрасный способ доказать это: привести шлюху к родному очагу. Интересно было бы узнать, как он ее нашел, эту…
– Хороший вопрос! – послышался с порога радостный, зычный голос. – Вопрос, на который, мне кажется, я смогу ответить.
Вошла Мари Роллар, молодая жена Жосса. На вытянутых руках она несла только что отглаженное шелковое платье с зелеными и белыми полосами. Светловолосая, розовощекая, полная жизни и грации, бывшая наложница калифа Мари стала еще красивее. Она была беременная и на последних неделях срока почти в два раза увеличилась в объеме. Как только Катрин вернулась, Мари сразу вошла в роль приближенной дамы, в обязанности которой входило следить за гардеробом хозяйки. Впрочем, во время бегства из Монсальви ей удалось спасти украшения и несколько платьев.
Сейчас она принесла одно такое платье, которое сама спешно выгладила, а теперь расстелила на кровати.
– Как ты все узнала? – спросила Катрин.
– От Жосса, разумеется. Когда мессир Арно приехал с этими людьми, мой муж узнал одного из них: он был среди разбойников Беро д'Апшье, осаждавших Монсальви. Вместо того чтобы помчаться к твоему супругу и рассказать то, что жгло ему язык, Жосс предпочел выждать и поговорить с этим человеком. Естественно, он его напоил, а поскольку мессир Арно набрал себе настоящих животных, ему не стоило большого труда довести его до беспамятства. Потом он расспросил его и узнал примерно следующее: перед тем как вернуться в Монсальви, мессир Арно думал рассчитаться с Беро д'Апшье.
Но когда он пришел к Беро в башню Сен-Шели, жеводанский волк, раненный, лежал в кровати. Сражение с ним стало невозможным. Но он встретил Азалаис, которая теперь жила с Жаном, старшим сыном Беро, затем с его отцом, когда Жан отправился куда-то воевать. Она умоляла мессира Арно взять ее с собой и, чтобы убедить его, использовала способы, о которых ты можешь догадаться. А она не уродина…
– Ей не пришлось долго убеждать, – сухо заметила Катрин.
– Как бы то ни было, он согласился взять ее с собой, к тому же она наняла для него лучших рубак Беро, которые как никто преуспели в искусстве убивать и грабить. Они страдали от безделья с того времени, как был ранен их хозяин. Все эти милые люди прибыли однажды вечером в Монсальви при известных тебе обстоятельствах.
– Он поместил ее у меня, в доме, который я построила, – простонала Катрин, готовая снова расплакаться. – Конечно, в моей комнате…
– О нет, – возразила Сара, – не в твоей комнате! Когда я увидела тех, кого он привез, я встала перед твоим супругом и показала ему ключ от твоих апартаментов, которые закрыла. Я привязала ключ к цепочке и повесила себе на шею. «Кажется, у вас гости, мессир? – спросила я его. – Им надо подыскать другое место, а не комнаты нашей госпожи. Они заняты». Он приказал мне вернуть ключ, но я засунула его за корсаж и ответила, что забрать его у меня можно лишь через мой труп. Мне показалось, что минуту он колебался, но я прямо посмотрела ему в глаза и напомнила, что цыгане знают проклятия, а такая старая цыганка, как я, намного ядовитее, чем молодая. Он развернулся и, не говоря ни слова, ушел. Я принесла этот ключ сюда.
Призывный клич трубы, раздавшийся из глубины замка, прервал ее на полуслове.
– Уже трубят! – сказала Мари.
– Сара, вам надо поторопиться.
– Я знаю, знаю! Но поскольку госпожа де Рокморель и ее сыновья решили, что сегодняшний вечер должен стать торжеством, я могу позволить себе немного опоздать.
Она с необычайной скоростью принялась заплетать волосы Катрин, накручивая из их золотой массы высокую корону. Мари тем временем помогла Катрин надеть платье.
– Кстати, где ты нашла этого нового Готье? – спросила Сара.
– В Париже, я тебе расскажу. О! Мне еще так много надо тебе рассказать! Не хватит и недели.
– У него такой же цвет волос, как и у первого, которого я не любила, но он был так предан тебе. Но, кроме этого, у них нет ничего общего.
Катрин улыбнулась своим мыслям, и ее улыбка отразилась в зеркале, которое ей протянула Мари.
– Они похожи больше, чем ты думаешь! Я хочу, чтобы ты знала: Готье мне предан всей душой, и я могу попросить его обо всем, о чем я могла раньше попросить моего прежнего друга.
Большой зал Рокмореля не мог равняться в великолепии с залами королевских или герцогских замков; он проигрывал с залом в Монсальви. Однако эта семья когда-то была богатой, а значит, и могущественной. Рокморели участвовали в крестовых походах и привезли достаточно золота, чтобы водрузить над бурными водами Лота свой хмурый донжон.
В последний раз им улыбнулось счастье при жизни дедушки Жана, сенешаля графа де Роде. С тех пор богатство начало таять. Скудная земля, бесчисленные набеги англичан, разбойников разных мастей способствовали этому.
Кроме того, и пристрастие покойного графа Оберта, супруга нынешней хозяйки, к попойкам и гульбе. Пристрастие, которое он передал в наследство двум старшим сыновьям – Рено и Амори – со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Но хотя мадам Матильда и лишилась прежних богатств, она по-прежнему оставалась прекрасной хозяйкой дома. Ее зал для торжеств не сверкал золотым убранством и шелками, но скатерти сияли белизной, кубки были так начищены, что казались сделанными из серебра, на стенах висели ковры ручной работы ярких расцветок, выполненные служанками.
Мадам Матильда восседала на высоком кресле из резного каштана в прекрасном бархатном сливового цвета платье, в котором она, должно быть, задыхалась в такую жару. По обе стороны от нее стояли ее старшие сыновья, такие мощные и высокие, что юного Беранже совсем не было за ними видно.
Он, впрочем, совсем не был на них похож. Когда его видели, смуглого, как каштан, и ловкого, как белка, рядом с этими двумя гигантами с волосами цвета соломы, то невольно напрашивался вопрос – не от святого ли духа у их матери появился такой разношерстный выводок, тем более что Беранже не более походил на своего покойного отца, чем на свою мать.
