Алекс Джиллиан - Седьмой круг
— Я знаю. — печально кивнула Лиз.
— Элизабет, я так боюсь за него. — в голосе девушки прозвучало отчаянье. — Он не приходит в себя, и так слаб, что не может шевелиться.
— Значит, не сможет повредить себе. Вчера он так метался, что я боялась, как бы рана снова не открылась. Не волнуйся, доктор сказал, что ему лучше.
Элизабет заплела волосы в две толстые косы и соединив их на затылке, спрятала под чепец. Поправив смявшийся передник, она подошла к кровати графа и взглянула на него. Сердце ее сжалось, Мельбурн выглядел ужасно. Смочив тряпку в разведенном уксусе, девушка положила ее ему на лоб. Граф дернул головой и застонал.
— Тихо, Ричард. — прошептала Элизабет, присаживаясь на край кровати. Ее прохладная ладонь коснулась горячей, заросшей щетиной щеки. — Дай мне воды, Мэри. Его губы совсем пересохли. — попросила она, не заметив странного взгляда подруги, которым она наградила ее, передовая кувшин с водой. Очень осторожно, маленькими глоточками, Элизабет напоила графа, обтерла его лицо тканью, и накрыла одеялом до самого подбородка.
— Ты можешь идти, Мэри. Я присмотрю за ним. Я позову тебя, если понадобиться. — не отрывая встревоженных глаз от болезненно-бледного лица графа.
— Элизабет. — коснувшись ее плеча, прошептала Мэри. — Я рада, что ты справилась со своей ненавистью и позволила ему жить.
— Это было не легко. — призналась Элизабет Невилл. — Он сказал, что я пожалею о своей глупости. — горькая улыбка омрачила усталые черты девушки.
— Зато твоя совесть чиста. Ты поступила так, как учит нас Господь.
Элизабет иронично поджала губы, взгляд ее задумчиво прошелся по укутанным в полумрак покоям. На одной из стен красовался гобелен, который они вышивали вместе с Мэри, разбавляя мрачную и скудную обстановку спальни графа.
— Собери утром большой букет цветов и принеси сюда. — попросила Элизабет свою подругу. — Здесь совсем нет книг. Найди мне что-нибудь. Я хочу читать ему, пока он пребывает между мирами. Может быть, его подсознание еще способно воспринимать прекрасное, пока разум, отравленный яростью, спит.
— Это бесполезно, Лиз. Его душа давно украдена демонами. Стихи, поэмы и цветы не вернут ее из лап Сатаны. — категорично заявила Мэри. Элизабет с укором взглянула на подругу.
— Ты просишь Бога, чтобы он оставил ему жизнь. Но, если все так, как ты говоришь, то молиться следует не ему. Ты говоришь, что любишь его, так почему же не веришь в него?
— Что случилось с тобой, Элизабет Невилл? — удивленно проговорила Мэри Бренон. — Агнец пожалел льва, терзающего его?
— Я не агнец, Мэри. — горько сказала Элизабет, переводя взгляд на лицо графа. — И он не лев. Может быть, одержимый, но не демон. Война и смерть, Мэри, не щадят никого. Моя душа побывала так глубоко в пекле ада, и вернулась оттуда твердой и закаленной, но восприимчивой к страданиям других.
— Ты права, Элизабет. — тихо сказала Мэри, во все глаза глядя на подругу так, словно видела ее впервые. — Ты не агнец. Скорее, пантера, мягкая и красивая снаружи, но жесткая и сильная внутри. Я никогда не перестану восхищаться тобой.
— Иди, Мэри. И выполни то, о чем я просила.
Четыре дня спустя.
— "Зачем, зачем даешь себя увлечь
Тому, что миновалось безвозвратно,
Скорбящая душа? Ужель приятно
Себя огнем воспоминаний жечь?
Умильный взор и сладостная речь,
Воспетые тобой тысячекратно,
Теперь на небесах, и непонятно,
Как истиною можно пренебречь.
Не мучь себя, былое воскрешая,
Не грезой руководствуйся слепой,
Но думою, влекущей к свету рая,-
Ведь здесь ничто не в радость нам с тобой,
Плененным красотой, что, как живая,
По-прежнему смущает наш покой".
Элизабет с досадой захлопнула потрёпанный томик, лежащий на коленях, и взглянув на безмятежное лицо спящего графа Мельбурна, резко поднялась со стула, на котором проводила большую часть своего времени, читая не приходящему в сознание уже несколько дней графу. Его рана затягивалась, воспаление и жар спали, но он по-прежнему не возвращался в реальный мир, прибывая в другом измерении, во власти грез. Утром лекарь снял бинты, чтобы дать ране подсохнуть, и с тревогой заметил, что, если в ближайшее время Ричард не придет в себя, они могут потерять его. И это было так обидно после всех трудов и бессонных ночей, в течении которых она билась с его горячкой, забывая о себе, отдыхе и сне.
— Ты упрямец, граф Мельбурн. — глядя на исхудавшее лицо, проговорила Элизабет в гневе. Как так может быть? Его тело выздоравливало, болезнь отступила, но он все равно умирал. Это несправедливо и нечестно по отношению ко всем, кто молился за него эту долгую неделю, кто ухаживал за ним, мыл, согревал, обрабатывал раны и кормил с ложечки. Что держит его там? Элизабет знала ответ. Он повторял его постоянно. Имя своей жены. Иногда с отчаяньем, иногда с мольбой, рыдая, смеясь, проклиная. Не демоны, а эта женщина держала в плену его душу. Элизабет поняла бы, если проклиная в ярости, грозя смертью и возмездием, граф бы выкрикивал имя Алекса Флетчера, погубившего все, чем он дорожил, но это имя ни разу не было произнесено.
Положив томик с поэмами Франческо Петрарко на стул, девушка прошла к окну и распахнула узкие створки бойниц, впуская порыв влажного и холодного ветра. Холмы и долины, простирающиеся за пределами замка, были покрыты первым снегом. Элизабет полжизни отдала бы за одну конную прогулку. Снова почувствовать ветер в своих волосах и упоительное чувство свободы, сыграть в снежки со своими младшими братьями, обнять отца. Скорбят ли они по ней? Помнят ли?
Ветер шевелил распущенные по плечам волосы девушки, раздувая грубые кружева дешёвого свободного платья, нашитые на высокий воротник. Закрыв глаза, она окунулась в воспоминания, чудесные воспоминания о днях, когда была счастливая и свободна.
— " Высокая награда, древо чести,
Отличие поэтов и царей,
Как много горьких и счастливых дней
Ты для меня соединила вместе!
Ты госпожа — и честь на первом месте
Поставила, и что любовный клей
Тебе, когда защитою твоей
Пребудет разум, неподвластный лести?
Не в благородство крови веришь ты,
Ничтожна для тебя его цена,
Как золота, рубинов и жемчужин.
Что до твоей высокой красоты,
Она тебе была бы неважна,
Но чистоте убор прекрасный нужен.
Но я отчаиваться не намерен
Я знаю малой капли образец,
Точившей мрамор и гранит усердьем.
Слезой, мольбой, любовью, я уверен,