Мой темный принц - Росс Джулия
Вино теплой волной разлилось по телу и успокоило расшатавшиеся нервы. Она залпом допила остатки и подлила еще из бутылки, которую он оставил рядом с ней.
– Прости. Мне очень жаль. У меня куда меньше опыта в подобных делах, чем у тебя.
Он с едва скрываемой яростью повернулся к ней.
– А я и не хотел, чтобы ты его заимела! Господь всемогущий! Да Карл только за одно это заслуживает смерти!
Его мучения выбили ее из колеи; легкое дрожание его пальцев, нечеловеческое усилие сдержать сквозившую в его голосе страсть лишили ее сил.
– Карл ведь не хотел, чтобы ты убил его?
Сверкнули золотые галуны парадной формы. Собака прижалась к его ногам, но он сделал знак рукой, и она поспешила к Пенни. Серебристая шерсть согрела ладонь. Пенни уткнулась лицом в шею Квест, а та принялась лизать девушке руки.
Николас стоял и смотрел на них.
– Он хотел искусить меня. И у него это получилось. Господи, да я чуть не убил его!
– Он твой подданный, – проговорила она. – Кто бы стал тебя винить?
Он прошелся по ковру и навис над ней. Каждый его мускул вибрировал от напряжения, источая едва сдерживаемую силу, как у темного коня, бросившего ей вызов в темном амбаре. Квест тихо заскулила и принюхалась к нему. Он ласково потрепал ее, и собака затихла.
– Верно. Никто. Вот поэтому я и не имею на это права. Я никогда не опускался до личной мести. Но в мои планы не входило, чтобы ты заплатила подобную цену!
– Ну, не знаю, – посмотрела она на него снизу вверх. – Было забавно походить в бриллиантах.
Он несмело коснулся ее волос. Квест улеглась на пол и прикрыла лапами нос, не сводя ясных глаз с его лица.
– Прости меня, Пенни. Мне очень жаль, что я втянул тебя во все это. Увы и ах, но мне не слишком нравятся твои бриллианты. – Он осторожно снял с нее тиару и положил рядом с полупустой бутылкой. – Мне куда больше по душе твой безобразный хлопок, и простая коса, и красный кончик носа – как тогда, когда ты отчитывала меня. Почему ты не бранишь меня на чем свет стоит? Я это заслужил.
Пенни закусила губу и отвела взгляд. Ей снова захотелось по-детски разрыдаться от нежного прикосновения его пальцев к ее виску.
– Потому что все это как в сказке. По правде говоря, я считала, что для дурочки я неплохо справилась!
– Даже слишком хорошо! – криво усмехнулся он. – Ненавижу все это!
Она прикрыла глаза, впитывая каждое движение касавшихся ее щеки пальцев.
– А как же все золотые галуны и украшения?
Его пальцы замерли.
– Что?
– Посмотри на себя! На весь этот военный блеск! Словно в шикарной комнате: драпировки подвязаны золотыми шнурками, канделябры из бриллиантов, все сверкает и сияет, настоящее барокко.
Он отступил на шаг и вздохнул.
– Тоже ненавижу.
Он молниеносным, полным ярости движением сорвал с себя ленту и украшения. Звезды и кресты посыпались на пол, будто детские игрушки. Военный мундир полетел в кресло и съежился там, будто ненужная кукла. Несколько щелчков – и пояс с мечом последовал за мундиром. Шаг за шагом он срывал с себя всю эту роскошь и блеск, пока не остался перед ней в брюках и рубашке. Длинные изящные пальцы потянули шейный платок и распустили узел. Пол был усеян знаками отличия.
– Встань, – приказал он. – Не могу видеть тебя во всем этом – перья, жемчуг – омерзительная раковина, способная привлечь разве что Карла. Я не хочу, чтобы это с тобой случилось. – Он взял ее за руки и поднял, горячие слезы застилали ей глаза. – Раздвинь пальцы!
Она послушалась, и он начал стаскивать с нее кольца: кольца Софии, бриллианты и сапфиры, в том числе и то, которое эрцгерцог подарил принцессе на помолвку. Он отстегнул усыпанную бриллиантами звезду, удерживающую на ее груди голубой королевский пояс. И отбросил все это в сторону – драгоценности ценой в целое состояние звякнули о стол, кольца со звоном опустились в пустой бокал из-под вина, ударились о тиару. Квест залезла под софу.
– Повернись, – бросил он.
С тем же фатальным упорством он расстегнул ее бриллиантовое ожерелье и начал расшнуровывать бальное платье. Она позволила ему сделать это, сгорая в безумном огне. Его пальцы спускались все ниже и ниже по спине. Прикосновение обжигало кожу даже через корсет и белье. В конце концов лебяжий пух и жемчуга упали на пол, окутав ее ноги облаком белых перьев. Он ловко выудил из ее волос шпильки, распустил их и принялся с лихорадочной сосредоточенностью заплетать их в косу.
– Так-то лучше, – сказал он наконец. – Теперь ты больше похожа на Пенни Линдси. Я хочу запомнить тебя такой.
Она знала, что щеки ее полыхают огнем, но рассмеялась. Где-то в далекой комнате над ней хохотал Дионис, призывающий к вакханалии, которая казалась просто веселой и буйной забавой.
– Ты хочешь запомнить меня в рубашке?
– В рубашке, – кивнул он. – Как ты сердишься на меня и смеешься надо мной. Я буду помнить тебя такой до самой смерти.
Ее смех смолк, как вздох на ветру, поглощенный волной неземной печали. Слезы снова защипали глаза, девушка вздрогнула.
– О, Николас, мы оба так одиноки, ты и я.
– Мы все одиноки, так было и будет всегда, – сказал он. – Я никогда не ждал от жизни ничего иного.
Его губы тепло и нежно коснулись ее шеи. Его рот, его лежащие на ее плечах руки, кончики его пальцев, касавшиеся обнаженной кожи, источали жар и напряжение. Пенни задрожала, будто от холода, но кровь ее горела огнем. Лебяжий пух путался в подоле ее нижней юбки. «Мы все одиноки»? Ей не вынести этой правды! Резные грифоны смотрели на нее с угловых столбиков, позолоченные короны улыбались на огромной кровати маркиза. Где-то в Европе у Николаса есть кровать куда роскошнее этой, кровать эрцгерцога, человека высшего ранга, место которого он так надеялся заполучить. Его спальня. Его одинокая кровать.
Она манила к себе, словно сирена.
«Не думаю, что он кому-то нравится. У него слишком много врожденной силы, он – человек, разрываемый между двумя культурами, который никак не может найти своего места. Яркие, одаренные личности редко бывают мягкими и добродушными».
Она повернулась, путаясь в облаке пуха, обхватила его за талию и положила голову ему на плечо. Голова легла так, словно природа специально создала подушечку для всех ее бед и тревог. Спина под ее трепетными ладонями была гибкой, податливой и в то же время твердой и сильной. Он просто великолепен! Желание загорелось в ее чреслах, наполнив рот вкусом меда. Груди прижались к груди, сгорая от жажды его прикосновений.
Он судорожно вздохнул, застыв в ее объятиях. Она прижалась к нему еще сильнее, пробежав ладонями по спине. Его мужское достоинство уперлось ей в живот – требовательный, настойчивый ответ мужчины. Она провела ладонью по выпуклости на брюках, голова закружилась. Они простояли так целое мгновение, словно привязанные друг к другу. Он – эрцгерцог, принц, верховный владыка нации. Но она держала в руках всего лишь мужчину, восхитительного и измученного страстью.
Он взял ее за плечи, отстранил от себя и снова усадил на софу.
– Пенни, – прошептал он. – Это все вино, всего лишь вино. Я виноват.
Она закрыла лицо руками.
– Ты не хочешь меня?
Он отошел от нее, пнув по пути свои наряды.
– Господи! И ты еще спрашиваешь! Хочу ли я тебя? Когда ты сидишь здесь в своей рубашке, словно Лорелея?[3] Да я с ума по тебе схожу!
Сверкнули перья. Пенни трясущимися руками потянулась к своему платью.
– Я тоже хочу тебя, – прошептала она. – Но это все вино, как ты говоришь. Мужчинам и женщинам не стоит раздеваться в одной спальне, так ведь?
Он сорвал с кровати покрывало.
– Только не в случае, когда мужчина испытывает то, что испытываю я.
– Но ты не мужчина. Ты – эрцгерцог. – Жемчуг и перья хрустнули в ее пальцах. Она дотронулась до него! Ощутила под своей ладонью нарастающую мужскую силу. И по-глупому загорелась желанием. Желанием испытать великолепие принца? Или ранимость мужчины?
