Меж двух орлов - Оксана Зиентек
Невзлюбила за легкий нрав, за непоседливый характер, за ту вольность, которой у нее, Зоси, нет и никогда не было. Казалось, Мироське можно все: можно сбегать перед самым рассветом, чтобы порыбачить с братьями; уходить с холопками в леса по малину и ягоды, танцевать хороводы, собирать травы, купаться тайком в лесных озерах…
Казалось, после сватовства, да еще такого, присмиреет панна Мирослава, пригаснет немного. Но нет, наоборот, ухитрившись как-то поладить со своим поганским женихом, Мирося только набралась еще больше гонору. И даже сейчас, после того, что случилось, вернулась она в родительский дом не беспомощной жертвой, а прямо-таки победительницей. Словно в том, что ядзвины побили разбойников, есть и ее, Мироськина, заслуга.
Поймет ли это пани Малгожата? Или разглядит в подобных откровениях очередной укор, что она, Зося, недовольна тем, как в семье мужа воспитывают дочерей? А пани Малгожата молчала, продолжая все так же внимательно разглядывать невестку.
– Так я пойду? – Снова повторила Зося, надеясь, что сейчас она уйдет, а рано или поздно другие хлопоты заслонят этот день. И все забудется.
– Иди, Зосенько. Иди. Зайдешь к отцу, скажи, я просила послать с тобой пару пахолков. Дождись их и сходите на дальнюю запруду. Там бабы как раз лен мочат, присмотри, чтобы все путем шло. На обратной дороге зайдешь в маслобойку, проверь, чтобы там порядок был. Каждый круг проверь, а то хотела я масло в город на ярмарку отправить, нельзя перед торговцами опозориться.
Да, – пани Малгожата сделала вид, что чуть не забыла. – я вчера велела на пригорке, что в сторону леса ведет, полотно стелить на отбелку. Посмотри, удачно ли получается.
Зося только покорно кивнула, хотя поняла уже, что свекровь специально повесила на нее всю работу, которую только смогла придумать. Но деваться было некуда. И так уже сегодня наворотила дел.
Вечером пани Малгожата не выпустила Мирославу к ужину. Сказала, будет сидеть в покоях, пока не поумнеет (или пока замуж не выйдет, но тогда пусть уже у мужа голова болит). Пан Януш выслушал отчет о женской склоке, покачал головой и проворчал: «Ох, бабы, бабы! И что вам спокойно не сидится-то?»
А вечером Гжегош попытался выяснить у Зоси, что там случилось на самом деле. Не зря же мать так обижена. В ответ жена только разревелась у него на плече.
– Ну же, кохане мое, не плачь. – Уговаривал Зосю растерянный Гжесь. – Расскажи лучше, что вы там с мамой не поделили. И с Миросей. Столько времени ладно жили, в тут ни с того, ни с сего… Какая муха вас там всех покусала?
– Мирося! Опять Мирося! Всегда Мирося! – Зося расплакалась еще горше. – Тут Мирося, там Мирося… Меня, словно вообще нет. Только ночью и замечаешь порой. И то, если за день не умаешься так, что из седла не соскакиваешь, а сползаешь. А с ней, то по рыбу, то по раков, то еще куда-нибудь…
– Так ты что, злотко мое, обижаешься, что я тебя с собой на рыбалку не зову? Делов-то! Я-то, дурак, думал, ты и не захочешь. Ты ж у меня пани ладная, со всех сторон славная… – Гжегош тут же принялся показывать жене, с каких сторон она ему нравится больше всего. Зося уворачивалась, все еще всхлыпивая, но не очень шустро. Чтобы не подумал, что ей и вправду не по нраву.
– Тебе ли твоими белыми ноженьками по болотам скакать? Нежными рученьками рыбу хватать? А Мироська, она ж, словно сорванец, ко многому привычна. Вот я и звал ее с собой, чтоб хоть под приглядом была. Думаю, пусть натешится, пока воля вольная.
Остаток вечера в покое молодых Соколувских прошел если и не очень тихо, то вполне мирно. И только в конце Гжесь почти ухитрился все испортить. Уже засыпая, он еще раз притянул жену к себе и ласково пробормотал на ушко.
– Не плачь, кохане мое! Завтра, уж прости, дел невпроворот. А послезавтра утром возьму я тебя на рыбалку. На самое свое рыбное место возьму.
Довольный собой, Гжегош отвернулся и уснул сном младенца. Или человека, обладающего абсолютно чистой совестью. А Зося все вертелась в постели и никак не могла понять: это он что, так пошутил? Кормить чуть свет злых озерных комаров не хотелось. Как не хотелось и верить, что из всего разговора муж услышал и понял только про рыбу.
Мирослава же, поначалу, даже не особо и огорчилась, оказавшись взаперти. Кормили ее исправно, добрая пани Малгожата пожалела сажать дочку на хлеб и воду. Дерзкое, неуемное… но свое ж дитя. Вышивать в покое тоже было можно (само собой, рукоделье от Мироси никуда не делось, принесли и сюда). Зато тут не было Зоси с ее вечными поучениями и замечаниями. А сказки вместо няньки повадилась рассказывать хлопка, что ночевала с паненками еще с Марысиных приключений.
Правда, сегодня хлопка отпросилась домой: мать слегла и надо было присмотреть за хозяйством. Пани Малгожата подумала, повздыхала и отпустила, велев собрать на кухне корзинку того-сего, младшим детям в радость. Так и получилось, что в этот день Мирося впервые надолго осталась одна. И, как водится, затосковала.
Если днем работа и разговоры за окном отвлекали от тяжелых дум, то вечером на панну навалилась тоска. После напряжения, в котором Мирослава жила все время, считай, с самого сватовства, наступила пустота. Именно сейчас Миросе очень не хватало Боруты. Где он там? Что делает? Сердце подсказывало, что не простые торговые дела увели его из дома так надолго. Да и не просто же так Сколоменд ни словом, ни полсловом не обмолвился о сыне. А ведь с торгового пути весточку прислать можно. Были бы деньги, а оказия найдется всегда.
– Скучаеш-ш-ш-ь? – Подозрительное шипение раздалось со стороны окна.
– А тебе-то что? – Огрызнулась Мирося. О том, что в последнее время вокруг нее вьется слишком уж много нечисти, девушка даже не думала. В одном Зоська права: «С кем поведешься…»
– Могу подс-с-собить. Только саблю с-с-сними. Чего ей зря над окном вис-сеть?
– Сейчас сниму. – Подозрительно ласково ответила Мирослава, вставая и направляясь к окну. – Вот я сейчас как сниму…! Подсобляльщики
