Анастасия Эльберг - Женщина не моих снов
– Брайан, вот ты где. – Полковник появилась совершенно бесшумно. – Мы скоро начинаем. И пообещай мне, что сразу после совещания ты всё-таки возьмёшь отпуск..
Ты действительно очень плохо выглядишь.
Джо с завидным упорством перебирал провода.
– Доброе утро, полковник, – сказал он тем же будничным тоном.
– Доброе утро, Джозеф.. Мне только кажется – или я правда не видела тебя с тех пор, как вы вернулись из Иерусалима? Брайан сказал мне, что всё прошло отлично.
– Более чем. Мне очень понравилось.
Пресс-конференция была наискучнейшей. Я улетел из Израиля в гадком настроении, и на докладе у полковника был таким уставшим, что лаконично похвалил мероприятие.
И был очень доволен тем, что мне не пришлось вдаваться в подробности.
Полковник села в своё кресло и открыла папку, которую принесла с собой.
– На пресс-конференции был довольно-таки известный в наших кругах человек, доктор Зоар Альхадиф, – сказала она. – Вы имели честь познакомиться с этим джентльменом?
– Да, нас представили друг другу, – ответил я. – Он произвёл на меня неизгладимое впечатление.
– Доброе утро всем!
Я первым посмотрел в сторону двери и увидел там того, о ком совсем не думал в это ужасное утро – Саймона.
– Доброе утро, – ответила ему полковник. – Как поживает твой доклад о последствиях второй ливанской войны?
– Помилуй! У меня куча срочной работы!
Полковник сурово нахмурилась.
– Помилуй? Что это значит, Саймон? У всех есть срочная работа, но это ещё не означает, что следует плевать на всё остальное. Бери пример с Джо. Или с Брайана.
Я не раз тебе это говорила.
Я поднял голову и бросил на полковника испепеляющий взгляд, но было уже поздно.
Саймон повернулся ко мне.
– О, я не заметил вас, господин Талантливый Арабист, – переключил своё внимание на меня Саймон. – Если честно, то я думал, что вы останетесь в Иерусалиме подольше… вы понимаете. Чтобы мы соскучились.
– Не начинайте, – пригрозила полковник и оглядела зал. – Почти все собрались. Мы скоро начнём. Брайан, Джозеф, помогите-ка мне настроить компьютер. И, будьте так добры, опустите экран.
Я сел за компьютер и начал искать в документах необходимый файл с презентацией.
А Джо тем временем пытался опустить убранный под потолок экран.
– Кольцо внутри, – разочарованно сказал он. – Тот, кто его убрал, был мастером своего дела. Ну, помоги мне, – обратился он ко мне. – Ты ведь у нас высокий молодой человек.
Я нащупал кольцо, которое действительно было мастерски запрятано внутрь, и опустил экран.
– Слава Аллаху, – сказал Саймон, занимая своё кресло. – Джентльмены, вы заслужили Нобелевскую премию.
– А не пойти бы тебе… – начал я и сделал паузу, потому что почувствовал лёгкое головокружение. – Пошёл бы ты подальше со своей премией.
Полковник бросила на меня тревожный взгляд.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила она.
– Да, конечно. Голова кружится. Сейчас выпью воды – и всё пройдёт.
Джо заботливо налил мне стакан воды, но выпить его я не успел. Я прислонился к стене, чувствуя неизвестно откуда взявшуюся слабость. Взволнованные лица сидевших в зале исказились, поплыли у меня перед глазами и превратились в картину сюрреалиста. Последним, что я услышал, были слова полковника:
– Ну, что вы смотрите? Врача!
Я стоял среди деревьев. Невысоких, но зелень их была такой яркой, что хотелось зажмуриться от внезапно нахлынувшего ощущения счастья. Передо мной была тропинка, едва заметная в густой пушистой траве. Это дом родителей, почему-то решил я.
Если пойти по тропинке, то можно выйти к веранде, к чёрному входу, а потом – войти в дом и попасть прямо на кухню.
На веранде по-прежнему был беспорядок. Газеты, сломанные и ненужные вещи. У ступеней стоял мой велосипед. Лампа, висевшая под потолком на хлипком шнуре, качалась от ветра, временами тихо поскрипывая.
Дверь приоткрылась, и на пороге появилась мама. Она была в фартуке, рукава рубашки закатаны, туфли одеты на босу ногу. Мама выглядела точно так же, как раньше. Такая непохожая на нас с отцом, светловолосая, с мягкими чертами лица, спокойными серо-голубыми глазами и счастливой улыбкой.
Впрочем, помнил я её и другой. Похудевшей и усталой, с тяжёлой грустью в глазах и той самой печатью боли на лице, которая появляется у людей в процессе борьбы с неизлечимой болезнью. Борьбы за жизнь, изначально обречённой на поражение. Мне было двенадцать, когда маме поставили страшный диагноз – рак костного мозга.
– Я хочу, чтобы вы знали, – сказала она нам. – Мне будет ещё больнее, если я буду молчать.
Я плохо помню свою реакцию на эту ужасную новость. Но выражение глаз отца я запомнил очень хорошо. Он был шокирован услышанным, и в тот момент образ настоящего мужчины и железного человека на секунду сменился чем-то другим.
Верность маме он не хранил никогда, женщин у него было много. Но мама была для него в тысячу раз дороже всех тех женщин. Она была для него дороже собственной жизни.
Три дня отец не прикасался к еде и не выходил из своего кабинета. На четвёртые сутки он сказал мне:
– Идём, прокатимся, Брайан.
Мы сели в его джип (тот самый, за рулём которого пьяный отец разбился уже после смерти мамы), выехали на скоростное шоссе и катались до двух ночи, нарушая спокойствие почти пустой автострады. Мы стали проводить много времени вместе.
Мама улыбалась, глядя на нас, и я верил в то, что наши с ним отношения налаживаются – но что-то сломалось после того кошмарного звонка из больницы.
Отца не было дома, и трубку взял я.
– Я сожалею, – сказал врач. Два коротких слова, в которых обычно сосредотачивается весь страх и вся боль, которые только может испытать человек.
У меня перед глазами промелькнуло лицо мамы, и я подумал: вот она, эта серая черта, за которой остаётся детство.
Следующий месяц я помнил смутно. Скорбная мозаика: слёзы, успокоительное, долгие часы без сна и бесконечная болтовня психоаналитика. Я не мог сказать, что мы с отцом отдалились друг от друга… но появление Лизы изменило всё за считанные недели. Тогда я понял, что существует пропасть между тем отцом, который у меня есть, и тем отцом, о котором я всегда мечтал.
Мама огляделась и заметила меня.
– Вот ты где, милый! Мы уже хватились тебя, где же ты гуляешь? – спросила она. С неизменным польским акцентом, который мог бы растопить любое сердце. – Обед на столе. Папа, разумеется, за книгами, в кабинете. Я позову его. А ты иди за стол.
И не забудь помыть руки.
Ноги больше не держали меня, и я опустился на землю.
– Мама, – прошептал я, – мамочка… подожди, я столько должен тебе сказать…
