Жюльетта Бенцони - Исповедь рогоносца
Среди этих принцесс три дочери эрцгерцога Фридриха, воспитанницы Софии Хотковой, были, пожалуй, самыми упорными. Они основывали свои чаяния на том, что дом их родителей был единственным в Вене, который молчаливый эрцгерцог посещал довольно охотно. Они старались не замечать того, что Франц-Фердинанд приходил в этот дом исключительно ради общения с их отцом. Пылкие чувства трех принцесс вскоре сменились глухим озлоблением. Им порой хотелось, чтобы этот тупой грубиян умер, если он не решится наконец выбрать кого-нибудь из них себе в жены. И в тот новогодний вечер, когда с вставшим из-за стола Францем-Фердинандом случился чудовищный приступ раздирающего грудь кашля, барышни обменялись понимающими взглядами.
Чуть позже, когда сотрапезники императора смешались с толпой гостей, приглашенных только на новогодний прием, одна из принцесс, Мария, подошла к эрцгерцогу и взяла его под руку.
– Ты не находишь, кузен, что здесь ужасно душно? Воздух такой спертый, совсем дышать нечем!.. А что, если нам выйти в сад?
– В сад? Но ведь снег идет, Мария!
– Неужели ты, такой заядлый охотник, боишься легкого снегопада? В саду так красиво, а здесь невозможная тоска! Там мы услышим отзвуки всех венских оркестров… Подумай только, какая прелесть! Пойдем! Мне и моим сестрам так хочется хоть немножко размять ноги – они совсем онемели…
Франц-Фердинанд почувствовал жгучее желание послать куда-нибудь подальше Марию вместе с ее поэтическими прихотями. Мысль о том, чтобы выйти на прогулку, вовсе не привлекала его. Он боялся снова раскашляться. Да ему и вообще нездоровилось. Куда больше, чем прогуливаться по заснеженным садам императорского дворца, хотелось ему отправиться домой, в Бельведер, и залечь в постель. Но когда ему приходилось иметь дело с женщинами, пусть даже и с совсем молоденькими, он всегда терялся, испытывая страшное смущение. Вот и теперь он не осмелился сопротивляться девчонкам и позволил им вытащить себя на улицу. Они настолько торопились, что и сами оделись как попало, и Францу-Фердинанду накинули на плечи первую же подвернувшуюся им под руку меховую шубу, которая, правда, оказалась ему чересчур коротка и узка…
Несколько минут спустя все четверо уже были в саду, окружавшем дворец. Франц-Фердинанд не ощущал ни малейшей радости по этому поводу. Три его кузины, напротив, были в восторге от того, что проделка им удалась. Пыл упрямых девчонок возрастал по мере того, как им приходили в голову все новые проказы. Так, по общему согласию, они решили забросать неуклюжего кузена снежками. Несчастному приходилось то увертываться, то попросту сбегать из-под обстрела. Девушки неизменно догоняли его, кидались снежками уже почти с остервенением. Игра постепенно становилась жестокой. В конце концов Франц-Фердинанд, как он и опасался, на самом деле страшно раскашлялся, но его мучительницам, казалось, только этого и нужно было. Безумная стрельба продолжалась. Ослепленный, задыхающийся, он тщетно пытался защититься от нападения, перевести дыхание, но принцессы, видя, как страдает их беспомощная мишень, забавлялись еще больше. Этим глупышкам виделась в их жестоком развлечении справедливая месть за безразличие эрцгерцога к ним.
Но внезапно из-за тиса, который под снегом выглядел очень похожим на огромную заиндевелую сахарную голову, показалась белая фигура. Какая-то женщина, закутанная в накидку с низко опущенным – так, чтобы не было видно лица, – капюшоном, подбежала к совершенно потерянному эрцгерцогу, быстро обернула вокруг его шеи длиннющий мягкий шарф, связанный из пушистой белой шерсти, и… сразу же скрылась. Три эрцгерцогини, которым вмешательство незнакомки помешало продолжить игру, на мгновение замерли. Короткая передышка позволила их жертве ускользнуть с места побоища. Эрцгерцог бросился вслед той, которая так своевременно пришла ему на помощь. Она бежала чуть впереди него ко входу во дворец, возвышавшийся в конце аллеи громоздкой темной массой. Франц-Фердинанд был охотником и больше, чем какая бы то ни было женщина, привык бегать по снегу. Ему удалось поймать незнакомку, при свете сиявших молочно-белым светом фонарей он узнал ту, кого сотни раз видел, приходя в дом эрцгерцога Фридриха. Перед ним стояла придворная дама его тетки Изабеллы графиня София Хоткова.
Когда он схватил девушку за руку, она страшно покраснела – может быть, от быстрого бега, а может быть, и от волнения, которое ясно читалось в ее сверкающих, как звезды, серых глазах. Какие у нее чудесные золотистые волосы! Как красиво они рассыпались по плечам, выбившись из строгой прически!.. Никогда еще он не видел ее такой… хотя, впрочем, видел ли он ее когда-нибудь на самом деле? Минуту или чуть больше они смотрели друг на друга, ничего не говоря, только пытаясь перевести дыхание. Потом Франц-Фердинанд заговорил.
– Спасибо, мадемуазель, – сказал он, – вы были так добры ко мне… Без вас, боюсь, дело кончилось бы очень плохо… Но могу ли я… оставить у себя этот шарф?
– Вам ни в коем случае нельзя расставаться с ним, монсиньор. Если вы снимете его, то замерзнете и простудитесь, ведь вы весь в поту…
Он покачал головой и улыбнулся. Застенчивая улыбка, так редко освещавшая его сумрачное лицо, как оказалось, была необыкновенно привлекательной.
– Нет, я не то хотел сказать… Я хотел сказать… Можно ли мне сохранить его у себя навсегда… на память?
София покраснела еще больше. Чтобы спрятать охватившее ее волнение, она, не обращая внимания на сугробы, присела в таком глубоком реверансе, что сам главный церемониймейстер двора, никогда и ничем до конца не удовлетворенный, если дело касалось этикета, принц де Монтенуово, и тот не нашел бы, к чему на этот раз придраться.
– Я счастлива и горда тем, что вам хочется сохранить его, монсиньор, – прошептала она.
Затем, с трудом поднявшись из своего реверанса, она птичкой порхнула под мрачные своды самого печального дворца Европы. Теперь, как ни странно, он не казался ей таким уж печальным. Впервые София Хоткова осмелилась признаться себе самой в своих чувствах: девушка без памяти любила Бельведерского Сфинкса!
Если бы Францу-Фердинанду когда-нибудь сказали, что он заинтересуется женщиной, а особенно – такой бесцветной и неприметной, как София, – он бы очень удивился и не поверил. Однако после приключения с шарфом, который, к счастью, не имел для гувернантки серьезных последствий, воспитанницы ее не узнали, эрцгерцог стал вглядываться в «старую деву» куда внимательнее, чем прежде. Он стал гораздо чаще появляться в доме Фридриха, и эрцгерцогиня Изабелла воспрянула духом, решив, что одной из ее дочерей наконец-то удалось соблазнить будущего императора. Она не спала несколько ночей, обдумывая, которой же из них удалось совершить чудо, но так и не смогла найти ответа… И не без причины! На самом деле Франц-Фердинанд страстно влюбился в Софию Хоткову. Эрцгерцог хорошо умел хранить секреты и был не настолько глуп, чтобы выдать собственную тайну тем людям, которые, без всякого сомнения, не проявили бы по отношению к ней даже простой снисходительности. И самое фантастическое во всей этой истории то, что молодым людям удалось сохранять свое чувство в тайне в течение нескольких лет. Только в начале 1900 года все наконец открылось.
