Пэм Розенталь - Служанка и виконт
Когда она открыла их снова, они были холодными, зелеными и пустыми, а в ее голосе звучали ядовито-сладкие нотки.
— Здравствуй, Марианна! — А затем поспешно, с притворным смущением: — О, но нет, тебя зовут Мари-Лор, не так ли? Прости меня, да, конечно, ты — Мари-Лор из судомойни.
— Да, мадам герцогиня.
— Ты очень хорошо выглядишь, дорогая. Особенно в твоем… в нашем положении. — Холодная улыбка сменила сестринское сочувствие. — И как ты полагаешь, как далеко это зашло? Или ты не знаешь?
— Э, двадцать восемь недель, мадам герцогиня. Почти семь месяцев. По крайней мере я так думаю.
— Хорошо, хорошо, двадцать восемь недель. И все еще трудишься там, скребешь, и моешь, и чистишь, и режешь?
— Да, мадам герцогиня.
Герцогиня слегка поморщилась, заметив сажу на юбке и переднике Мари-Лор.
— Да, я вижу. Хорошо, хорошо, ты знаешь, мы не можем позволить себе держать судомойку, которая не выполняет свою работу.
«Но конечно, — как бы про себя сказала герцогиня, — сила французской нации в удивительной силе и выносливости наших простолюдинов».
Она усмехнулась, словно признавая собственную слабость.
— Не думаю, что я бы выдержала и часа в судомойне.
— Нет, мадам герцогиня. Еще глоточек чаю.
— Так освежает этот мятный отвар и так полезен для пищеварения, ты согласна?
Мари-Лор не находила что сказать.
— Но ведь Луиза дала тебе травы, которые я послала, или нет? Хотя я такая рассеянная, никогда не могу найти листочка бумаги, когда он мне нужен. Я боюсь, что завернула их в эти глупые парижские сплетни. Но ты, думаю, слишком рассудительная девушка, чтобы обращать внимание на эту чепуху.
— О да, мадам герцогиня. Никакого внимания, совсем никакого. И да, спасибо, отвар очень освежает.
— Ну, я рада, что тебе понравилось. Очень мило с твоей стороны прийти сюда из кухни только для того, чтобы поблагодарить меня за это. Может быть, немного поздно, но я знаю, как вы все там заняты и сколько у тебя работы…
Изображая идеальную хозяйку, не знающую, как избавиться от надоедливой гостьи, она снова занялась белой розой.
— Итак, Мари-Лор, наверное, тебе лучше вернуться к… Мари-Лор набрала в грудь воздуха.
— Мадам герцогиня, кто-то украл у меня мои деньги. И я думаю… я думаю, это Жак.
Герцогиня удивленно подняла брови.
— В самом деле? Как странно. Потому что, знаешь ли, Мари-Лор, у меня тоже кто-то взял деньги. Семьдесят восемь ливров, если быть точной. Сегодня утром мне вернул их преданный слуга. Конечно, — продолжала она, — мне не хочется говорить «украл». Я не хотела беспокоить из-за этого судью. Все это так неприятно. Наказание в таких случаях, по-моему, — позорное клеймо.
Она открыла шкатулку, вынула из нее мешочек с деньгами, принадлежавший Мари-Лор, и взвесила его на ладони.
— Клеймо выжигают публично, на деревенской площади. На щеке, чтобы вора сразу узнавали.
— Но… это мои деньги, — запинаясь произнесла Мари-Лор.
— Кажется, здесь наши мнения расходятся, — ответила Амели. — Но для этого и существует суд, — добавила она. — Я уверена, судья выслушает твое заявление. Он казался очень справедливым и без предубеждений в тот день, когда присягал на верность моему мужу.
Змея. Могущественная и ядовитая. Девушка открыла рот, чтобы возразить. Но затем закрыла его и отступила назад.
«Бесполезно. Мне нельзя было приходить сюда».
— Прошу прощения, мадам герцогиня. Я, должно быть, ошиблась. И да, у меня много дел внизу, и если позволите… — Ее деревянные башмаки просто гремели.
— О, тише, — прервала герцогиня. — И перестань стучать этими ужасными башмаками, у меня голова заболит. Сними их. Вот так, ты можешь постоять босиком и внимательно выслушать, что я тебе скажу.
Прохладный натертый воском паркет приятно холодил босые ноги, но Мари-Лор чувствовала себя нищей, просящей подаяния, или преступницей, публично признающей свою вину. Как она догадывалась, именно этого добивалась герцогиня.
— Стой прямо. И смотри на меня! Проявляй уважение, когда я говорю с тобой. Да, так-то лучше. Мне все равно надо было взглянуть на тебя. Мой муж последнее время был слишком занят, и мы не часто пили чай вместе, и я как-то перестала следить за твоим состоянием. Совершенно ясно, что скоро от тебя не будет никакой пользы на кухне. Я не удивлюсь, если через неделю-две ты не сможешь стоять на таких отекших ногах.
«Не стоит обращать внимания, как бы она ни оскорбляла меня, — подумала Мари-Лор. — Но не права ли она насчет ног? За последние дни они заметно распухли».
— Но к счастью, Мари-Лор, — голос герцогини стал еще слаще и еще язвительнее, а в острых зеленых глазах вспыхнул злорадный огонек, — к счастью, провидение устроило все к лучшему. И предоставило тебе возможность исправиться и искупить свое плохое поведение. Видишь ли, моему мужу, герцогу, и мне нужна такая девушка, как ты. Нам нужна сильная и здоровая девушка, чтобы сыграть немаловажную роль в будущем нашей семьи. Ты, должно быть, знаешь, как трудно найти чистую, здоровую и добросовестную кормилицу для ребенка. И не просто для какого-то ребенка, а, — она помолчала, слегка нахмурившись, — для будущего герцога де Каренси Овер-Раймона. И только подумай, как воздал нам Бог, как вознаградил нас за наши добрые дела, — мы находим такую женщину в нашем собственном доме. И более того, чей срок беременности больше моего на несколько недель. И у тебя будет время научиться всему и попрактиковаться на своем отродье и стать покорной, надежной дойной коровкой к тому времени, когда моему ребенку потребуются услуги. Ты будешь много отдыхать, больше никакой тяжелой работы на кухне. И у тебя будет много времени, чтобы поразмышлять в одиночестве о том, как скверно ты себя вела и как тебе исправиться. Тебе нравится это платье? Ошеломленная Мари-Лор кивнула.
— Оно будет твое. Укороти его и распусти ворот, чтобы всегда быть готовой, если наследник проголодается. Около реки есть очаровательный домик, — продолжала герцогиня, — мы послали плотников подновить его. Он очень удобный. Уединенный и живописный. Я бы сказала, в духе Руссо. Ты ведь читала Жан-Жака Руссо, Мари-Лор?
— Да, мадам герцогиня.
— Значит, ты знакома с его скучными проповедями о матерях, кормлении детей и так далее. При дворе все более становится модным это новшество, утешение для дам, чьи бюсты были увековечены придворными художниками и которые не боятся испортить их, кормя грудью младенцев. Но мода приходит и уходит, а у нас всех есть наши обязанности, не правда ли, Мари-Лор? И мой долг, как это ни печально, оставить семью, поскольку я должна уехать в Париж только с Арсеном и Гортензией. Уехать в Версаль, куда меня пригласили милые друзья, с которыми я подружилась зимой, и там, при дворе короля, представлять нашу семью. Но не беспокойся, мой муж останется здесь заниматься хозяйством и заботиться о благополучии наследника. И конечно, о тебе, Мари-Лор.
