Стефани Лоуренс - Все о страсти
Франческа, помявшись, все же подошла к нему и взяла документ — нечто вроде официальной декларации.
— Что это?
— Прочти, — повторил он. — Ты именно то, что можно назвать незаинтересованным лицом, которому известны только факты, не окрашенные эмоциями.
Она стала послушно читать. Лицо ее все больше мрачнела.
— Это кажется… по меньшей мере нелогичным. Не могу понять, почему они делают подобные заявления.
— Совершенно верно, — согласился он, забирая бумагу. — Это предполагаемый аргумент против отмены Хлебных законов[4].
Поколебавшись, Франческа тихо спросила:
— А ты «за» иди «против»?
— «За», разумеется, — проворчал он. — Проклятый билль вообще не следовало проводить. В то время многие были не согласны, но что мы могли поделать? Необходимо его отменить, прежде чем страна пойдет ко дну.
— Но ты богатый землевладелец. Разве Хлебные законы не защищают твои интересы?
— Если все мерить сиюминутной прибылью, тогда ты права. Однако в результате получается, что я или Девил проигрываем с социальной точки зрения.
— Значит, твой основной аргумент за отмену Хлебных законов — чисто финансовый?
— Да, потому что он самый убедительный для палаты лордов. Но, по моему мнению, есть аргументы и посильнее. Ни земли, ни богатства не спасли французскую аристократию. Те, кто не желает видеть это, видеть, что времена изменились и что население добивается своих прав, просто закрывают глаза на правду.
— Именно над этим ты работаешь? Над отменой Хлебных законов?
— Да, и над рядом связанных с ними вопросов. Самое главное — это реформа избирательной системы, во пройдут годы, прежде чем мы чего-то добьемся, — Избирательная система? Расскажи подробнее.
— Видишь ли…
Он объяснял, она задавала вопроси. Разгорелась оживленная дискуссия насчет того, кому именно стоит предоставить право участвовать в выборах.
И когда разговор закончился, Джайлз, к своему удивлению, заметил, что солнце уже садится. Значит, они проговорили несколько часов! Хотя она долгое время жила за границей, но тоже считала необходимым дать права низшим классам.
— Битва при Ватерлоо поставила точку в затянувшейся вражде. Стало ясно, что мы двадцать лет занимались Наполеоном и французами, не обращая внимания на то, что творится дома. Теперь, когда война больше не сплачивает нацию, народ и правительство не действуют как единое целое, вот-вот начнутся разброд и шатания.
— Ты прав, нужны перемены, — кивнула Франческа, поднимаясь и принимаясь ходить взад-вперед.
— Времена меняются. Но выжившими всегда будут те, кто сможет приспособиться к переменам.
Она много раз слышала это выражение и считала его довольно банальным. Но все же оно вселило в нее энтузиазм и уверенность. Он же не мог отрицать очевидного: он не мог найти себе более подходящую жену, чьи ум, понимание, красота и поддержка будут неоценимы в сфере политики. Эти соображения не приходили ему в голову, когда он просил ее руки, однако как много они значат для их семейной жизни! Если он возьмет ее с собой в Лондон, она может стать хозяйкой политического салона, который будут посещать самые блестящие члены столичного общества. Неглупая, сообразительная, разбирающаяся в людях, она послужит интересам его дела.
Он знал, что умение управлять людьми у нее врожденное, так же как умение дышать и ласкать его в постели. Но она ни разу не сделала ошибки, пытаясь манипулировать им, даже в последние дни, когда он посчитал бы ее претензии справедливыми. Для человека ее темперамента это было нелегко.
— Времена меняются. И те, кто хочет выжить, приспосабливаются к переменам.
Она как раз проходила мимо. Он протянул руку и поймал ее запястье. Франческа удивленно посмотрела на него.
— Довольно политики… хотя бы на сегодня. Мне нужно обсудить с тобой кое-что еще. Я хотел бы знать твое мнение еще по одному вопросу.
Он уронил бумаги рядом со своим стулом. Поднявшись, повернул стул к окну, уселся и притянул ее к себе.
Глубокий вырез ее платья был целомудренно прикрыт фишю из прозрачного газа, с пуговицами и широко распахнутым воротничком. Обхватив ее талию, он наклонил голову и коснулся кончиком языка ложбинки между грудей. Провел языком дорожку, ощущая дрожь ее тела, и припал губами к ямочке между ключицами, словно ставя раскаленное клеймо на коже.
Она принадлежала ему, всецело, безоговорочно, и он… кажется, он начинал верить, что сможет принадлежать ей.
В течение нескольких секунд атмосфера в маленькой комнате из политически накаленной превратилась в нестерпимо страстную. Нестерпимо эротическую.
Это была его идея, с которой она радостно согласилась, прежде чем подчиниться его команде и повернуться лицом к окну. Он слегка приподнял ее, усадил к себе на колени и снова провел губами по ее плечу, шее, к чувствительному местечку за ушком.
— Сожми подлокотники кресла.
Она, не колеблясь, повиновалась.
Он выглянул в окно:
— Видишь тот большой дуб прямо впереди?
Франческа кивнула.
— Смотри на верхние ветки. Не отводи глаз. Не думай ни о чем другом. Только об этих ветках.
Отпустив ее талию, он слегка обвел кончиками пальцев соблазнительные очертания ее грудей. Она дернулась.
— Сосредоточься на ветках.
— Но… но они голые, — пробормотала она, ерзая.
— Хм-м… Нет, еще несколько листочков осталось.
Он немилосердно терзал ее. Одной рукой лаская груди, он старательно избегал касаться ее сосков. Пальцы едва дотрагивались до тонкой ткани. Тело Франчески горело как в огне. Груди набухли и затвердели. Он видел, как тугие соски распирают лиф. Она снова заерзала.
— Ты сосредоточилась на ветках?
— Но, Джайлз…
— Думай о том, какие они голые.
Она тоже хотела бы быть обнаженной, как эти ветки; он и сам это знал, но не таков был импровизированный сценарий сегодняшнего дня. Он нежно сжал ее груди, словно проверяя на упругость, но тут же отнял руки.
— Совершенно голые.
Он кончиками пальцев сжал ее соски, сначала мягко, потом все сильнее. Она охнула и откинула голову.
— Совершенно обнаженные.
Он стиснул, потом тут же отпустил и снова стал дразнить легкими касаниями.
— Продолжай наблюдать за ветками.
Он повторял и повторял пытку, а она, добровольная жертва, с радостью подчинялась, но вскоре тяжело задышала и, раскрасневшись, обмякла.
— Я хочу, чтобы ты был во мне.
— Знаю.
— Ну и?.. — капризно бросила она.
Он скривил губы.
— Приподнимись.
Она выполнила приказ. Он поднял ее юбки, нижние юбки и сорочку и сунул руки под белую пену ткани, наслаждаясь упругостью полушарий, и с удовлетворенным вздохом ощутил влажность лона. Потом, стиснув ее бедро одной рукой, он осторожно сжал пухлый холмик.
