Маргерит Кэй - Внутренняя красота
— Не могу сказать, что я очень потрясена. Твой отец говорит, что итальянцы вопреки смелой претензии создали колыбель цивилизации, являются самой буйной, плохо дисциплинированной и безрассудной нацией на земле. Он говорит, что скорее станет иметь дело с ордой берберов, чем выступит посредником спорящих между собой итальянцев. Он говорит…
— Леди Иннеллан любезно интересовалась, как у вас дела, — прервала Кресси мачеху, не в силах вынести нравоучения из справочника отца по дипломатии.
— Что представляет собой ее сын?
— Скажем так, нет даже малейшей надежды, что ему захочется стать претендентом на мою руку.
— Конечно, его интересы лежат в другой плоскости, — заметила Белла, по привычке натянуто улыбнувшись. — Я тоже об этом наслышана.
— Правда? Боже, я и не догадывалась, что вы так хорошо информированы, — едко сказала Кресси. — Только жаль, ваши связи не помогут нам узнать, где находится моя сестра. — Кресси стукнула себя по лбу. — Прошу прощения, мои слова неуместны.
— Ты не сочиняешь, будто у тебя болит голова? Этот человек не допускает вольностей по отношению к тебе? Крессида, я ведь тебя предостерегала.
— Да, Белла, вы предостерегали, но позвольте уверить, что вам нечего беспокоиться по этому поводу. Совсем не стоит.
Белла поджала губы, расслышав, как дрогнул голос падчерицы.
— Кажется, поездка в Лондон подвернулась в самый раз. Короткая разлука позволит все трезво взвесить.
— Думаю, мне пора. — Кресси встала. У нее ноги точно свинцом налились. — Наверное, все же будет лучше, если я отправлюсь прямо сейчас. Дни становятся длиннее. До наступления темноты успею проделать полпути.
Белла встала.
— Возьмешь с собой двух помощников конюха в качества верховых сопровождающих экипаж, а также конюха. И конечно, свою горничную. Майерс всем распорядится. Я тут же вызову его к себе.
Не прошло и часа, как Кресси уже сидела в экипаже Армстронгов для путешествий, который направлялся в Лондон. Она не зашла к Джованни, не говорила с ним и даже не предупредила о своем неожиданном отъезде. У нее не хватило времени, и, наверное, это к лучшему. Когда Кресси вернется, а время и расстояние внесет определенную ясность в сегодняшних откровениях, она, возможно, разочаруется в своей любви к нему. Тогда можно возобновить позирование, ибо Кресси решила позволить Джованни закончить свой портрет. Иначе все действительно будет потеряно.
Джованни стоял перед двумя портретами Кресси. Тезис и антитезис. Кресси, какой ее видели все, и Кресси, какой она была в действительности. Первая представала изящной классической красавицей. Леди Крессида оказалась полностью лишенной любой из своих действительных черт. С другой стороны, портрет мистера Брауна, альтер эго Кресси, получился не столь утонченной работой. В этом варианте бросался в глаза сильный интеллект Кресси, ее озорное чувство юмора и намек на чувственность. Этот вариант показывал непокорную Кресси, он был предназначен сбить зрителя с толку, но, глядя на него сейчас, Джованни пришел к выводу, что это совсем не та Кресси, которую ему хотелось изобразить.
В этом портрете чего-то не хватало. Искусство — правда, вот что Джованни хотел отразить, но получилась лишь часть правды. Это была картина, которая раскрывала, как и он, полуправду, утаивая действительность. Правда не одностороннее, а двустороннее явление. В картине должна отражаться не только истинная модель, но и истина художника. Черта, которой здесь недоставало, была свойственна не ему, а Кресси. Это бесспорно. Джованни бросился на голые половицы перед портретами и простонал, прижался к стене и стал биться головой об нее. Если бы Джованни мог биться с такой силой, чтобы забыть все, тогда он был бы счастлив.
Он мысленно выругался. Кого он пытался одурачить! Он никогда не обретет счастья. Ни в работе, ни в жизни. Чего-то не хватало, недоставало. Источником этой пустоты был недостающий элемент на картине. Кресси.
Джованни снова выругался, на этот раз на гортанном диалекте рыбаков, среди которых он вырос. Он любил Кресси. Именно эта правда не нашла отражения в портрете мистера Брауна. Джованни не отразил своей любви к ней, и на портрете это стало заметно. Он считал, что пустоту в его сердце ничто не сможет заполнить, но теперь она заполнилась до отказа. Джованни любил ее. Кресси заполнила эту пустоту.
Джованни потянул к себе рисовальную доску и начал лихорадочно делать наброски. Рисунки сами собой обретали формы. Кресси смеялась. Кресси отчаянно пыталась сдержать слезы. Кресси сияла от гордости, замечая маленькие успехи своих братьев. Кресси хмуро склонилась над какой-то книгой по математике. Доведенная до экстаза его прикосновением, Кресси закрыла глаза, откинула голову, изогнула спину. Джованни хотел воплотить в одном портрете черты всех набросков, из которых была соткана Кресси, женщина, которую он любил и безвозвратно потерял из-за множества красавиц, не удостоившихся его любви и исчезнувших до ее появления.
Если бы только Джованни мог стереть с себя этот позор. Если бы только он мог вычеркнуть прошлое из своей жизни. Пока его рука стремительно рисовала на новом листе бумаги, Джованни вспомнил кое-что из сказанного Кресси. Что-то о прошлом, которое сотворило ее такой, как она есть. «Причиной тому мое прошлое, — говорила Кресси, описывая какой-то банальный случай, который тогда вдруг вспомнила. — Если бы что-то изменить в моем прошлом, сейчас я была бы совсем другой».
А он расстался бы со своим прошлым, если мог бы? Джованни вспомнил одно летнее утро, море, напоминавшее цвет глаз Кресси. Ему тогда было четыре, может быть, пять лет. Он помнил люциана, рыбу, розовую, как коралл. Рыба тяжелым камнем повисла на крючке его удочки. Он помнил, что решил обязательно втащить эту рыбу в лодку без помощи отца. Джованни встал, чтобы было легче держать удочку, и упал в воду головой вперед. Мальчик помнил, как вода сомкнулась над головой, затем его подхватили крепкие руки, и он почувствовал себя в безопасности. Его спас папа. На следующий день начались уроки по плаванию. Джованни помнил, что мама гордо улыбалась, наблюдая, как он впервые плывет к берегу, а папа, дав торжественную клятву не помогать, находится рядом в лодке.
Об этом много говорили, но все же это правда. Точно шлюз прорвало, воспоминания хлынули на него, сохранив яркие первоначальные краски, теплые, словно тосканское солнце, незначительные, давно забытые эпизоды. Тогда он был счастлив. Тогда его любили. Все это произошло потому, что вынужденная разлука причинила ему невыносимую боль. А не случилось ли это потому, что его приемным родителям стало слишком больно и они перестали искать связи с ним? Теперь уже слишком поздно искать правду. Воспоминания об этом предстали перед его взором в мрачных красно-коричневых тонах. Тогда Джованни морем вернулся в эту деревню и в том же году навсегда покинул Италию. Его приемные родителя уже умерли. Папа исчез во время бури. Маму унес давно запущенный рак.
