Сильвия Торп - Алое домино
— Нисколько, — повторил он. — Не забывайте, я ведь знал еще вашу мать, на которую вы очень похожи. Помню, однажды, вообразив, будто Энтони ей неверен, она попыталась заколоть его. Он сумел отразить удар, кинжал лишь оцарапал руку, а ею тотчас же овладело раскаяние. То же самое, практически, произошло и с вами. На самом деле вы безумно любите своего Сент-Арвана, но он был несправедлив к вам, вот в вас и родилось желание мести, правда, недолговечное. Страсть к отмщению, милая! Это у вас в крови — цыганской крови. На редкость бесполезное чувство.
— Не стану спорить, — с презрением отозвалась она, — хотя мне кажется, дядя, что я пришла к этому заключению гораздо раньше вас. Вы-то подобное бесполезное чувство лелеяли двадцать лет.
— Я? — В его голосе тоже слышалось презрение, — Неужели вы всерьез думаете, будто я вел непримиримую борьбу за обладание Келшеллов только из чувства мести? Нет уж, увольте! Я вам не сэр Чарльз, полубезумный старец, одержимый ненавистью и жизнь положивший на мщение.
— Но вы же не можете отрицать, что убили моего отца из-за наследства сэра Чарльза?
— Я и не отрицаю. Да, я убил его по той же самой причине, по которой пытался погубить и вашего мужа. Но только двадцать лет назад я руководствовался простым честолюбием — быть богатым, а не бедным, теперь же мне грозит полный крах.
Она воззрилась на него, пытаясь понять, что имелось в виду.
— Не верю! Ваш образ жизни…
— Видимость, дитя мое, одна лишь видимость. Роскошный фасад, за которым ничего, кроме долгов, Боже святый! Ужель вы думаете, я стал бы рисковать всем: семьей, положением, самой жизнью, наконец, — если бы видел иной путь избежать катастрофы?
— Так значит, вы надеялись, женив на мне Винсента, взять бразды правления в свои руки и уплатить свои долги моими деньгами?
— Милая Антония, — холодно ответствовал он, — вы себе чрезмерно льстите. Думаете, я позволил бы сыну жениться на женщине с таким происхождением, дочери бесчестного игрока, шулера и какой-то цыганки? Или Сент-Арван женился бы на вас, не будь он поставлен в такие отчаянные условия, при которых отказаться было невозможно? Да и то сэр Чарльз все же предпочел сообщить ему правду уже после того, как узел оказался благополучно и прочно завязан.
Она даже пригнулась при последних словах, вызвавших в памяти многочисленные унижения детства и юности, но нашла в себе мужество возразить:
— И вы можете говорить так, хотя сами отправили Винсента в Глостершир, чтобы он снискал мою любовь и сделал мне предложение?
Он рассмеялся, тихо и даже мягко, но от этого смеха у нее по спине пробежал холодок:
— Это было необходимо, чтобы завоевать ваше доверие, уговорить отдать мне полученное наследство. Боюсь, до свадьбы вы бы не дожили.
Несмотря на теплую ночь, Антония задрожала. Как же прав был сэр Чарльз, не доверяя своему родственнику, и как же ей повезло избежать умело расставленной западни. В том, что Келшелл говорит правду, она не сомневалась, ибо его слова прояснили многое, прежде непонятное, вызвавшее недоумение. С таким Роджером Келшеллом, холодным, расчетливым, бесчувственным, с неуемной жаждой мести, двигавшей каждым его действием, Антония никогда не смогла бы смириться.
Она погрузилась в собственные мысли, сэр Роджер тоже замолчал, и какое-то время единственным звуком, нарушавшим тишину, было цоканье копыт да стук колес. Вскоре, однако, ею овладело другое опасение, и она принялась вглядываться в темноту.
— Куда вы меня везете? — настороженно и требовательно спросила она.
— На Брук-стрит, — последовал ответ. — Хотя, надобно признаться, мне приходила в голову мысль увезти вас и потребовать выкуп, но подозреваю, Сент — Арван, вооруженный признаниями Ханны, не уступит подобному вымогательству. Кроме того, для успешного завершения такое дело потребовало бы времени и тщательной подготовки. Мудрый человек, Антония, понимает, когда его игра окончательно проиграна.
После недолгого молчания она произнесла:
— И что же вы намерены делать теперь?
— Сперва спровадить вас домой, — отвечал он, — а затем вернуться к себе. Можете быть уверены: если Сент-Арван правильно распорядится ситуацией — а я убежден, что ему на это достанет разума, — то правда никогда не выплывет наружу. — Он помедлил, но, поскольку она так и не нашлась с ответом, продолжал: — А что же вы сами, Антония?
— Я? — вздрогнула она. — Не понимаю?
— Так-таки и не понимаете? — Ироничность не изменяла ему. — Хотя в самом вопросе уже заключался ответ. Ваше положение по меньшей мере двусмысленно. — Он помедлил, словно раздумывая. — И для вас, думаю, самым мудрым будет помириться с Сент-Арваном. Ваша сегодняшняя попытка предупредить его явно говорит, что вам и самой этого безумно хочется, а поскольку его поведение в последние несколько месяцев было далеко небезупречным, то и у вас найдется, что ему простить. Ошибок было полно с обеих сторон.
Последовала еще одна, более продолжительная пауза, потом она едва слышно пролепетала:
— Так вы хотите, чтоб я пошла на сделку с ним?
— Именно так! — Сэру Роджеру явно понравилась такая смышленость. — Помните: вы связаны друг с другом на всю жизнь, и было бы только благоразумием прийти к какому-нибудь соглашению и сохранять дружелюбие и дальше. Не сомневаюсь, что вы сможете уговорить его забыть прошлые обиды. Кто старое помянет — тому глаз вон! Правда, он, конечно, не переменится, но у вас имеется одно неоспоримое и неоценимое преимущество перед всеми соперницами:
вы — его жена.
Она не ответила, а он больше не углублялся в эту тему, ибо хорошо понимал коварную силу и власть намеков, ядовитые уколы которых ранят ей душу, а посеянные сейчас семена сомнения сделают невозможным полное примирение между нею и мужем. Слабое, конечно, утешение, но это — единственное, чем он может вознаградить себя за полное крушение надежд.
Проводив Антонию и вернувшись к себе домой, сэр Роджер направился прямо в кабинет и запер дверь. Зажег свечи в серебряных подсвечниках на столе, сел и достал письменные принадлежности. Довольно долго тишину кабинета нарушал лишь скрип пера, а когда он отложил его, свечи почти догорели. Потом вложил написанное в конверт, запечатал и изящным летящим почерком написал адрес. Отпер ящик, достал небольшой пистолет с серебряными накладками на рукоятке и, как всегда неторопливо и спокойно, принялся его заряжать.
Покончив с этим, отложив оружие, вынул табакерку и с нескрываемым наслаждением втянул носом понюшку табаку. Во всем доме царила тишина, но в этот момент с улицы донесся голос стражника, выкрикивающего время горожанам. Усмешка коснулась губ сэра Роджера, и он твердой рукой взял пистолет.
