Маргарет Барнс - Торжество на час
Ухоженные породистые лошади из конюшен кардинала и хорошо откормленные, покрытые пурпурными попонами мулы, купаясь в лучах утреннего солнца, являли собой впечатляющее зрелище.
— Сорок слуг в пурпурных бархатных ливреях. Два десятка превосходно одетых священников. Кавендиш бегает между ними и пытается каждому найти место. И еще, Бог знает, сколько приближенных кардинала. И все они сопровождают его, — комментировала Анна.
— Они должны произвести впечатление на французов! — усмехнулся Генрих.
Он заложил руки за украшенный драгоценными камнями пояс и важно прохаживался по площадке лестницы.
— О, какая шапка! — произнесла Анна, прикрывая издевательство притворным благоговением. — Пурпурная, высокая, а наверху кисточка. Такая же таинственная, как само тело Христово!
— Облачение кардинала также должно добавить уважения к нам, — ответил Генрих, не понимая сарказма Анны.
Она взяла его под руку и тихонько шепнула:
— Генри, я давно хотела тебя спросить. Это правда, что, когда эту шапку привезли из Рима, Уолси велел внести ее во дворец в окружении зажженных свечей?
Король рассмеялся и локтем прижал ее руку к себе. Наравне с этим распутным болтунишкой, ее братом, она тоже могла вот так развеселить его какой-нибудь немыслимой историей.
— Не знаю, не слышал об этом, — ответил он, отметив про себя, что надо будет как-нибудь поддеть этим кардинала.
Впрочем, сейчас Генрих больше думал о миссии, с которой ехал Уолси, а не о его головном уборе.
— Видишь ли, — мило улыбнулась Анна, — поскольку ты король, некоторые истории не доходят до твоих ушей.
— Черт побери! Ты хочешь сказать, девчонка, что я знаю меньше, чем все остальные? — фыркнул Генрих.
Все утро он провел за решением неотложных дел и был несколько утомлен. Но через минуту, в течение которой Анна смиренно молчала, любопытство взяло верх.
— Собственно, какие истории ты имеешь в виду? — снизошел он.
— О, ничего особенного, — поспешила она заверить его. — Просто разные смешные истории, известные всем. Но даже люди, пользующиеся твоим расположением, вряд ли найдут возможным пересказывать их при тебе.
— Вряд ли найдут возможным? Разве я людоед? Или у меня совершенно нет чувства юмора?
— Ну, хорошо, тогда слушай. — Анна начала напевать задорный мотивчик, лукаво поглядывая на короля. — Вашему Величеству знакома эта мелодия?
— Кажется, слышал что-то такое, — буркнул Генрих, явно покривив душой.
— Это маленькая смешная rien du tout[28], которую лондонцы распевают о шапке кардинала.
Поскольку врожденная музыкальность не давала Анне спокойно оставаться на месте, когда раздавалась какая-нибудь ритмичная мелодия, она начала притопывать ногой о белый мрамор лестницы и, с неподражаемым мастерством имитируя произношение подмастерьев Ист-Энда, уморительно пропела:
«Чем кардинальская шапка длинней,Тем кардинал наш наглей и наглей…»
— Народ не слишком жалует Уолси, как ты думаешь, Генри?
— Они должны быть благодарны ему за то, что он столько времени проводит в их вонючих судах и старается доказать самому последнему торговцу, что английский суд самый справедливый в мире! — с упреком бросил Генрих, все равно любя искрящуюся веселость Анны, так выгодно выделявшую ее среди чопорных придворных дам.
— Да, ходит по судам и все время держит под носом апельсиновую корку, чтобы, не дай Бог, чем-нибудь не заразиться!
— Надо ценить и уважать тех, кто не жалеет себя для общего блага. Ты слишком строга к нему, моя дорогая! — рассмеялся Генрих.
Он нагнулся потрепать двух своих любимых собак, подведенных к нему псарем.
— Ты прав, Генри. И меня возмущает, как они могут издеваться над человеком, которого ты так высоко ценишь, — сказала Анна уже серьезно. — Мой брат говорит, что в городе есть один рифмоплет, который открыто поносит его преосвященство на улицах и в тавернах.
— Должно быть, какой-нибудь закоренелый преступник. Обычно, когда человек выказывает такую лютую ненависть к сановнику, потом выясняется, что тот подверг его когда-то справедливому наказанию за то или другое преступление.
— Не сомневаюсь в правоте Вашего Величества, — согласилась Анна. — Почему же еще этот, с позволения сказать, поэт так завидует большому влиянию милорда кардинала? Он сочинил одну песенку с припевом, и теперь каждый мальчишка в Лондоне горланит ее. Там есть такая строчка: «Почему ты не служишь при дворе?» — как будто бы один дворянин спрашивает другого. А тот ему говорит: «При каком таком дворе? Королевском или том, что в Хэмптонском дворце?» А дальше там поется о том, что служить лучше кардиналу, потому что Хэмптон богаче и влиятельнее, чем Вестминстер.
Генрих нахмурился.
— Ты правильно сделала, что рассказала мне. Я выясню, кто сочиняет эти глупости, и прикажу публично высечь наглеца, чтобы все видели, к чему приводит злонамеренное вранье.
Анна прекрасно знала автора песенки и не желала ему зла. Но как было удержаться, когда она видела, что король так легко попался на удочку?
При всем том Анна растерялась, когда Генрих пригласил ее проследовать с ним к столу, накрытому в честь отъезда хозяина. Величественная внешность кардинала смущала и пугала ее.
— Королева не выходит из своих покоев, — заметил Генрих, неверно истолковав замешательство Анны. — Она сердится на меня, потому что догадывается, зачем Уолси едет во Францию.
«Только совершеннейшая дура не догадалась бы, зачем едет кардинал», — подумала Анна.
— Ну же, дорогая, пойдем пожелаем Томасу Уолси счастливого пути, и пусть Бог поможет ему, чтобы все решилось благоприятно для нас с тобой!
Но Анна все еще медлила, хотя король предложил ей руку, чтобы проследовать в приемный зал.
— Когда мой отец был послом во Франции, я помню, он не раз говорил, что кардинал действует как заядлый охотник, когда ему надо поймать в свои сети политического противника. — Анна понизила голос, бросив настороженный взгляд в сторону ожидавших пажей. — Но не лучше ли оставить его в неведении относительно наших планов? Тогда он настойчивее будет добиваться согласия Франциска.
Зеленые тюдоровские глаза недовольно уставились на нее.
— Ты хочешь сказать — пусть он уговаривает Франциска от чистого сердца, думая, что я, действительно, собираюсь жениться на французской принцессе?
— Да. Зачем отягощать ложью его святую душу?
Анна знала, как Генрих не любит выслушивать советы женщин. Видя, что он готов взорваться, она торопилась досказать начатое.
