Пола Маклейн - Парижская жена
Я не знала, что сказать. Китти — одна из самых уравновешенных и уверенных в себе женщин, каких я только знала, и вот она сбита с ног и повержена. Мне захотелось свернуть Гарольду шею.
— Ты хочешь поехать домой? — спросила я.
— Я не могу чахнуть тут, как школьница, и видеть, как все вокруг жалеют меня. Лучше умереть. Давай выпьем шампанского, — предложила она с задорным видом. — Много шампанского.
Оставшуюся масть вечера я провела с Китти, но одним глазом поглядывала за Эрнестом. Дафф вела себя мило и раскованно. Она так свободно говорила с Эрнестом, что со стороны могло показаться, что они давно знакомы, я же после откровений Китти стала более уязвимой. Самые ужасные события всегда происходят неожиданно — словно приходят из ниоткуда. Все дело в отсутствии перспективы. Китти ни о чем не подозревала, но Гарольд, возможно, планировал бегство в течение нескольких месяцев. Я не могла не подумать, может ли со мной случиться такое же. Как давно, например, мой муж знаком с Дафф?
Вскоре после полуночи, когда у меня больше не было сил бодрствовать, я извинилась перед Китти и привлекла внимание Эрнеста.
— Пришло время отвести бедную жену спать, — сказала я. — Просто валюсь с ног.
— Бедная Кошка, — отозвался он. — Тогда иди домой. Хочешь, найду кого-нибудь тебе в провожатые?
— Ты остаешься? — резко спросила я. Дафф деликатно отвернулась.
— Конечно. А что? Ведь не я устал.
Я потеряла дар речи, но тут на помощь пришла Китти.
— Я позабочусь о твоей жене, Хем. Оставайся и хорошенько повеселись. — Она сопроводила свои слова холодным взглядом, но Эрнест не обратил на это внимания.
— Ты настоящий друг, Китти. Спасибо. — Он встал и дружески пожал мне руку. — Отдыхай.
Я машинально кивнула, и тут Китти крепко взяла меня за руку и повела за собой. Когда мы оказались на улице, я тихо заплакала.
— Как стыдно, — призналась я.
Китти крепко обняла и слегка встряхнула меня.
— Это ему должно быть стыдно, дорогая. И ей тоже. Говорят, она окружает себя сонмом поклонников, потому что не может оплатить счета.
— Дафф,[10] — сказала я. — Кто себя так называет?
— Вот именно. Могу поклясться, что даже мужчина, лишенный здравого смысла, вроде Хема, не оставит такую женщину, как ты, ради этой дамочки. Пошли. Выше голову.
— Ты так добра ко мне, Китти. Не могу передать, как я буду скучать по тебе.
— Знаю. Я тоже буду скучать, но у меня нет другого выхода. Все, что я могу сделать, — это сбежать в Лондон и надеяться, что Гарольд поедет за мной.
— А он поедет?
— Откровенно говоря, не знаю.
Когда я вернулась домой, Бамби не спал и, заливаясь слезами, мусолил резиновое колечко.
Вид у Мари был сконфуженный.
— Думаю, ему приснился страшный сон. Бедняжка. Мне не удалось его успокоить.
— Спасибо, что согласились задержаться так надолго, Мари. — После ее ухода я пыталась утихомирить Бамби, но он продолжал хныкать и возиться. Потребовалось больше часа, чтобы его укачать, и когда я легла сама, то была до такой степени уставшей, что сознание мое путалось, — однако заснуть я не могла. Все это время я была сильной и довольна своей жизнью, но Китти права: конкуренция растет с каждым днем. Париж кишит соблазнительными женщинами. Они сидят в кафе, привлекая внимание красивыми ухоженными лицами и длинными соблазнительными ногами. Между тем мое тело после родов изменилось. Эрнест утверждал, что ему нравятся мои округлившиеся бедра и полные груди, но когда вокруг столько соблазнов, он может легко потерять ко мне интерес. А может, уже потерял — и что мне тогда делать? Что делают в таких случаях?
Когда через какое-то время Эрнест пришел домой, я все еще не спала и по-прежнему была такой усталой, что не смогла удержаться и разрыдалась.
— Бедная мамочка, — сказал он и, забравшись в постель за моей спиной, крепко прижал к себе. — Я даже не представлял, до какой степени ты измучена. Давай устроим тебе хороший долгий отдых.
— Давай, — отозвалась я, чувствуя прилив облегчения. — Где-нибудь подальше отсюда.
29
«Подальше отсюда» оказалось небольшим поселком Шрунс в австрийском Форарльберге. Мы приехали сюда как раз перед Рождеством 1924 года и с первого дня почувствовали себя как дома. За половину того, что мы тратили каждую неделю в Париже, нам отвели две уютные комнаты в гостинице «Таубе», и еще осталось на няню, которая гуляла с Бамби. В Шрунсе продавали тридцать восемь сортов пива, красное вино, бренди, вишневую настойку и шампанское. Да здесь сам воздух был как шампанское. Бамби и нам здесь лучше дышалось. Няня катала малыша по поселку на деревянных санках, пока Эрнест после завтрака работал в нашей комнате, а я с удовольствием играла внизу на пианино — ведь там было тепло. Днем, пообедав твердым сыром, сосисками, сырым хлебом и иногда апельсинами, мы катались на лыжах.
Катались мы много. Бывший профессиональный горнолыжник Вальтер Лент открыл школу, и мы стали его учениками. Несколько недель подряд здесь был только чистый белый хрустящий снег. Ничего нет лучше, чем забраться на одну из высоких гор, где нет ни людей, ни лыжни. Мы поднимались вверх пешком, все выше и выше. Такое катание требует сил — невероятных сил и выносливости. Ни лифтов, ни подъемников здесь не было. Лыжи мы тащили на плечах, а остальные необходимые вещи — в рюкзаках. К моему величайшему удивлению, я с этим справлялась. Отъезд из Парижа стал для меня благом. Я прекрасно спала, с ребенком мне помогали, а свежий воздух и спорт влили в меня силы и сделали выносливее. Медленно поднимаясь по длинной долине, мы иногда видели белую куропатку, оленя или куницу, встречалась нам и белая альпийская лисица. Когда же летели вниз, то видели только девственно чистый снег, ощущали только взлеты и приземления на ледниковом пути и облака снежной пыли, вздымаемой лыжами. Я каталась на лыжах лучше, но Эрнест быстрее привыкал ко всему новому — к новому воздуху, к новому бледно-желтому снежному покрову. Все ниже и ниже по склону. Мы летели!
Если высунуться наполовину из окна нашей комнаты на втором этаже «Таубе», держась кончиками пальцев за наружную штукатурку, можно увидеть не меньше десяти альпийских вершин, утопающих в снегу.
— Как тебе это нравится? — спросил Эрнест, когда впервые проделал этот трюк и отошел, уступив место мне.
— Очень нравится, — сказала я. Тогда он подошел, прижался ко мне сзади и обхватил руками, удерживая, чтобы я не упала.
— Очень нравится, — повторила я: ведь у меня были две сильные руки и еще десять альпийских вершин. Эрнест втащил меня в комнату, мы повалились на пуховый матрац и занялись любовью. И я в очередной раз вспомнила, что у нас получается лучше всего. Как легко и естественно двигаются наши тела — ничего резкого, лишнего, и нет никакой необходимости говорить. В постели, как нигде, он был самым любимым живым существом для меня, а я — для него.
