Элейн Барбьери - Полночный злодей

— Жерар, нам надо кое-что обсудить. Он кивнул:

— Я бы сказал, что — да.

Манон не сделала ничего, чтобы хоть немного смягчить возникшее между ними напряжение. Вместо этого она, положив руку на спинку кресла, приготовилась говорить. Несмотря на внешнее спокойствие Манон, он заметил, как дрожат ее пальцы, слегка касающиеся тонкой обшивки кресла.

— Когда мы только познакомились, я думала, что сумею стать нужной тебе и отплатить как могу за ту щедрость, которой ты одарил меня. Наши отношения не были для меня деловым союзом. Ты единственный мужчина, с которым я близка после смерти моего мужа.

— Да, моя любовь, после смерти мужа, который не оставил тебе ни единого пенни.

— Oui, муж скончался, оставив меня без денег… но он не думал, что умрет столь молодым.

— Он был дураком, который транжирил деньги, не думая о завтрашнем дне.

— Он восхищался мной! И оберегал меня!

— Он очень оберегал тебя, настолько, что оставил голодной, готовой даже, чтобы выжить, пойти на воровство.

— Его любовь была недальновидной. Да, после его смерти я осталась без денег, но он не унижал меня.

Вот оно — сказано.

— Ты рассержена.

— Non.

— Ты обижена, что я ушел от тебя в последний раз, даже не попрощавшись.

Озноб пробежал по спине Жерара, когда Манон не произнесла ни слова.

— Я был расстроен. Ты знаешь, как сильно я люблю Габриэль. Я не имею о ней никаких известий и до сих пор не знаю, что делать.

— Отнюдь не страх за Габриэль заставил тебя оскорбить меня.

— Оскорбить тебя? — Жерар подошел к Манон, молча наблюдавшей за тем, как дрожат его руки.

Он сделал еще один шаг и оказался рядом с ней.

— Я был груб, но не имел намерений оскорбить тебя.

— Ты это сделал.

Паника все больше охватывала его.

— Ты готова увидеть заранее рассчитанное действие в простом бездумном поступке.

Манон промолчала. Немой вопрос готов был сорваться с ее уст.

— Ты ненавидишь меня, Жерар?

— Манон… — Жерар подошел к ней вплотную. Ты рассержена, но прекрасно знаешь: мне никогда не была нужна ни одна женщина так, как ты.

— Oui. — Манон отступила на шаг, и ее глаза увлажнились. — Именно поэтому ты меня и ненавидишь.

— Ты ошибаешься.

— Я не ошибаюсь. Видишь ли, Жерар, я хорошо тебя изучила. Ты злишься на меня именно за то, что находишь во мне нечто, чего нет для тебя ни в одной другой женщине. Странно звучит, но это так. Я чувствую, тебя задевает то, что ты желаешь меня таким странным образом. Я верила, что со временем ты осознаешь, как много могут дать друг другу мужчина и женщина, когда их близость дополняется истинной привязанностью.

Манон помолчала, по ее щеке медленно скатилась слезинка. Она смахнула ее и продолжила:

— Ты заметил, наверное, что я не употребила слово «любовь», поскольку его применение к нашим отношениям было бы в некотором роде кощунством.

— Кощунством?!

От этих слов Жерар остолбенел. Неужели это Манон? Она так спокойно и холодно рассуждает об их близости, как будто речь идет о давно прошедших днях? Перед ним стояла женщина, которую он никогда не знал. Она была настолько сильной, что он не смог бы привычно манипулировать ею, как делал это раньше. Что ж, придется менять тактику… поскольку, по правде говоря, она все еще была ему нужна.

Жерар продолжал, но уже с мольбой в голосе:

— Слово «кощунство» гораздо больше подходит сейчас к твоим словам. Манон, ты же знаешь, как высоко я ценю тебя!

— Нет, это не так.

— Так! Признаю, я был груб в прошлый раз и…

— Ты надеешься разжалобить меня, поскольку не хочешь обрывать нашу связь до тех пор, пока не почувствуешь, что больше не нуждаешься во мне.

— Non!

— Терять то, что ты считаешь своей собственностью, представляется тебе немыслимым.

— Я дорожу тобой гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Ты нужна мне, Манон.

— Неправда!

— Ты нужна мне, Манон, особенно сейчас. Неужели ты не понимаешь, как я одинок в этом мире без тебя! Габриэль в руках человека, который, используя ее, намерен уничтожить меня. Не проходит ни одной минуты, когда бы меня не преследовали мучительные мысли о том, как она страдает. Манон, она — невинная девушка, почти дитя, и страшно подумать о последствиях того, что ей пришлось пережить. И виной этому — я. Ты одна способна понять, что я испытываю. Только ты — единственный человек, к которому я могу обратиться в такую минуту.

Дрожащими руками Жерар привлек к себе Манон. Ее обволакивающее тепло немного успокоило его, и он прошептал:

— Je t'offence, Manon. Я обидел тебя, Манон. Поверь, я никогда больше не буду обращаться с тобой так жестоко. Бог ведает, когдая вновь обрету свою Габриэль. И я не могу теперь потерять тебя.

— Оставь меня, Жерар!

Манон прошептала очень тихо. Он сделал вид, что не услышал этих слов, и крепко прижал ее к себе. С отчаянием в голосе он прошептал:

— Я не могу потерять тебя, Манон.

— Жерар…

Манон тяжело задышала. Он мог слышать, как неровно билось ее сердце, будто пыталось сопротивляться ему. Но она уже проиграла это сражение, а он закреплял победу, покрывая ее лицо, шею, уши поцелуями, умоляя так страстно, что сам приходил в изумление:

— Молю тебя, Манон. Ma cherie, mon amour, прости меня.

Он коснулся губ Манон, содрогнувшись от страсти, усилившейся при мысли, что мог бы потерять ее. Он не может потерять ее… сейчас.

— Manon… Je t'en prie…[14]

Страстные мольбы Жерара сломили Манон. Жерар умолял простить его! Она задрожала и покорно отдалась его ласкам, слушая этот тихий шепот. Слова любви. Нежная страсть. Он любит ее!

Чувство радости захлестнуло ее, их губы слились в долгом поцелуе.

И снова ночь. Над головой небо, покрытое звездами более яркими, чем драгоценности в монаршей короне, а вокруг море, серебристым блеском переливающееся в свете полной луны.

В каюте Рогана тихо. Но это безмолвие лишь обостряло каждый скрип и шелест на корабле, стоящем посреди пустынного тропического моря. Эта тишина не несла в себе ни мира, ни безмятежности. Его слух ловил малейшие, чуть слышные звуки в соседней каюте.

Ему не надо было выглядывать наружу, Роган узнал эти звуки. Габриэль не могла уснуть. Она не спала и в предыдущую ночь. Последние слова, сказанные ими друг другу, были очень резкими. Он вышел из себя, когда она в очередной раз стала защищать своего отца, который на деле не заслуживал ни ее участия, ни любви. Он безуспешно пытался убедить ее в том, что истинный Пуантро является порочным, жестоким человеком, применявшим пытки и испытывавшим радость при виде боли, унижения и даже смерти.

Тревожащие звуки из каюты Габриэль прервали его размышления. Затаив дыхание, он стал напряженно вслушиваться, а затем вскочил на ноги.