Поймать балерину - Мария Зайцева
- Еще и лимонадом грэнни поила его… Дурочка.
- Он… Он сказал, что он от «Таймс»… - жаловалась я, стуча зубами о стакан, - а у меня , сам знаешь, на носу открытие… Хотела рекламу… А тут он сам… Думала, это судьба…
- Анни, - брат сел напротив, внимательно и серьёзно глядя на меня своими голубыми до безумия глазами, обычно холодными, но сейчас такими родными, такими участливыми, - надо быть осторожней… Что он хотел?
- Дневник грэнни… А еще… Смотрел так…
- Дневник… Смотрел…
Я видела, как глаза его становятся совершенно пустыми и прозрачными, и знала, что это значило. Это значило, что Джон Легран, наследник международного холдинга «Легран индастриз», мой старший брат, в диком бешенстве. И очень плохо себя контролирует. Это тоже одна из особенностей мужчин нашего рода. Прадедовское наследство.
- Марни, - брат уже говорил по телефону, - вы там того му… То есть, репортера еще не отпустили? Уже? Шустрые какие… А документы его? Вообще все? Ловите его и везите в Лонгвуд ( один из самых криминальных районов Нью Йорка, прим. автора). Да, прямо так. Ну, пусть там и поскачет… Передайте привет от Леграна, если еще не понял, с кем связался. Понял? Ну… Все равно. Закрепите.
Он завершил разговор, набрал другой номер, подмигнул мне:
- Сонни, тебе привезут сегодня доки одного у… репортера, по крайней мере, он так говорит… Пробей, кто, откуда… И, если реально репортер, сделай так, чтоб он никогда не смог работать по специальности. И по айпи его пробейте и… Ну, не мне вас учить там… Считай, личной просьбой. Семейные дела. Да. А нахрена тебе моя сестра? Перебьешься. Нет. Я сказал, перебьешься. Все.
Он нажал отбой и сверкнул на меня недобрым взглядом:
- Откуда Сонни Влачека знаешь?
- Влачека? – задумалась я, - о… мы, наверно, на одном курсе учились в Гарварде… А что такое?
- Ничего… Как у тебя, кстати, с парнями? Никто не пристает?
- Джонни! Ты достал! Я уже взрослая!
- Ага, конечно… Ладно, Анни, я поехал, Лиз передавала приглашение сегодня на ужин, сказала, что ты можешь забыть.
- Забудешь тут, - хмыкнула я, опять приходя в уныние и возвращаясь к острой ситуации с рекламой своего центра.
- И да, тебе завтра позвонят из моего офиса, переговори с маркетологом. Он решит вопрос по рекламе.
- Эй! Нет уж! Я сама хотела! – возмутилась я. Но уже как-то вяло.
- Анни, - Джон, уже дошедший до дверей, вернулся и опять сел напротив, - женщина не должна сама, понимаешь? Вернее, она может сама, и это круто, если получается… Но ты должна позволять помогать себе тем, кто рядом и кто переживает и болеет за тебя, понимаешь? Мужчина должен всегда быть за спиной женщины, когда она хочет все сделать сама, подстраховывать, чтоб все у нее получилось. И быть впереди женщины, когда ей грозит хотя бы малейшая опасность.
- Это… Это… шовинизм, - пробурчала я, внутренне соглашаясь все-таки.
- Сама знаешь, чьи это слова. Прадед не знал, что такое шовинизм. Но знал, как себя должен вести настоящий мужчина. Так что лучше помолчи.
Брат подмигнул мне опять, улыбнулся и вышел. А я осталась сидеть, уже даже и не переживая по поводу произошедшего инцидента.
Если мой брат брал ситуацию под свой контроль, то можно было быть уверенной, что все произойдет так, как ему надо.
Джон Легран уже давно прекратил быть просто наследником огромной империи, и имя свое завоевал не благодаря богатству, а скорее, вопреки.
Его, основанная с нуля, компания по инновационным айти технологиям, затем органично, после примирения с дедом, влившаяся в отцовский холдинг, по-прежнему была одной из самых прибыльных в стране. А его нрав, холодный и разрушительный нрав истинного Леграна, унаследованный по мужской линии, был знаком каждому, кто хотя бы думал о том, чтоб встать на его пути. Отец говорил, что брат очень похож на прадеда…
Пожалуй, в самом деле, не буду изобретать колесо. Глупо не пользоваться возможностями своей семьи, тем более, во благо других. Не об этом ли писала грэнни в своем дневнике?
Я аккуратно положила на стол книгу, в которой мне осталось дочитать буквально несколько абзацев.
Эта реликвия передавалась в нашей семье по женской линии, от одной кровной родственницы к другой. Мне ее буквально пару дней назад передала моя тетка, урожденная Легран. История моей грэнни, полная приключений, горьких открытий и тяжелых испытаний, обычных для жизни женщины в начале двадцатого века, была настолько захватывающей, что я буквально не могла оторваться. Конечно, в семье знали, кем был прадед. Знали, но посторонним эта история никогда не передавалась. У каждого свой путь. И то, что мои родные прожили вместе долгую, очень долгую и полную любви и взаимопонимания жизнь, говорит о том, что человек способен ради близкого преодолеть все. И себя, в том числе.
«… После нее была еще одна, уже на свадьбе Мадди и Мартина. Но я оба раза отказывала. Мною, прежде всего, двигал страх. Страх того, что Легран, заполучив меня полностью, хотя он и без того полностью мной владел, опять станет прежним. Нетерпимым, ничего не слышащим, думающим только о своих желаниях. Я его не хотела мучить, нет. По крайней мере, осознанно. Я искренне опасалась возможных перемен! Но ничего не происходило. Конечно, ему было мало наших встреч, в которых я не могла теперь, да и не хотела ему отказывать. Конечно, он желал полностью меня, как когда-то в Париже… Но все же, он смог понять, что даже тогда полностью он меня не взял. Тело – это всего лишь тело. А душа, сердце… Это уже другое.
Мы не жили вместе, он приезжал часто, а, после того, как Мадди съехала к Мартину, вообще каждый день. За исключением тех недель, когда он уезжал в Хьюстон решать какие-то вопросы по бизнесу. Я старательно не думала, откуда у него там взялся бизнес. Не прятала голову в песок, нет. Но и смысла в переживаниях не видела, хотя бы потому, что в любом случае, это ничего бы не изменило.
Моя школа росла, развивалась. Я решила не возобновлять карьеру профессиональной балерины, полностью уйдя в свою работу по обучению детей и взрослых, тех, кто
