Дженни Браун - Запретная страсть
Но он тут же одернул себя: никогда раньше Элиза не льстила ему, не соглашалась с ним, не говорила того, что ему нравилось. Ее пренебрежение к замужеству было искренним и неподдельным. Если бы он теперь сделал ей предложение, то в ответ услышал бы отказ, а что последовало бы потом, он даже боялся думать. Надо было сохранять самообладание, он не хотел, чтобы Элиза стала очередной его жертвой, вроде Эстеллы. Но перед тем как делать ей предложение, следовало убедиться в ее чувствах.
Эдвард решительно взялся за дело.
— Мисс Остен оправдала твои надежды?
Элиза подняла в недоумении глаза и, склонив чуть набок голову, словно очаровательная птичка, внимательно посмотрела на него.
— В начале говорится о жадных и эгоистичных родственниках, точно так же начинается одна из первых ее книг — «Чувство и чувствительность». Хотя героиня не такая, как прежде.
— И какая же она теперь?
— Теперь она не юная девушка, а повзрослевшая женщина лет двадцати семи. Счастливое время юности для нее уже миновало. Она отвергла обожателя из-за его бедности. Но теперь он вернулся, сколотив состояние, и живет по соседству с ней.
— И он по-прежнему к ней неравнодушен, несмотря на отказ?
— Не знаю. Я еще не слишком много прочитала, но поскольку это любовный роман, то главная героиня в конце должна обрести свое счастье, разумеется, пройдя через ряд испытаний и душевных волнений. Этим-то роман и отличается от настоящей жизни.
Стремясь увести разговор от отвлеченных романтических переживаний героини мисс Остен, Эдвард начал исподволь переходить к интересующей его теме:
— Теперь, когда главное препятствие — материальное неблагополучие — на пути к их обоюдному счастью, устранено, вероятно, ее поклонник сделает повторное предложение.
— Как-то слабо верится. Разве будет состоятельный джентльмен искать руки девушки с увядшей красотой, когда вокруг полным-полно юных восемнадцатилетних красавиц?
У Эдварда было иное мнение на этот счет.
— В двадцать семь лет женщина сохраняет немало привлекательности, не говоря уже о прочих достоинствах. Например, разве можно говорить с восемнадцатилетней так, как я говорю с тобой? Разве можно советоваться с ней, как я советуюсь с тобой?
Ах, если бы он действительно мог спросить у нее совета насчет волнующего его вопроса! Вдруг ему в голову пришла блестящая мысль. Надо притвориться, что кто— то из его друзей спрашивает у него совета: жениться или не жениться.
Эдвард откашлялся и приступил к делу:
— Кстати о советах. На днях я получил письмо от своего старого доброго приятеля, который попал в сложную любовную ситуацию и не знает, как лучше всего из нее выбраться. Я хотел узнать твое мнение, но как-то забывал. Может, посоветуешь что-нибудь.
Лицо Элизы засияло от радости. Подобно всем женщинам она обожала давать советы.
— Расскажи поподробнее, в чем там дело.
Эдвард приставил кончики пальцев одной руки к кончикам пальцев другой, так что поучилось нечто вроде крыши, и начал:
— О моем приятеле нельзя сказать, что он образец всех добродетелей. Его ни в коем случае нельзя упрекнуть в излишне благовидном поведении, скорее наоборот, его можно назвать повесой и негодяем. Порядочная женщина никогда не согласится выйти за него замуж. Но волею судьбы он испортил репутацию девушки из благородной семьи. Единственным достойным выходом для него было бы предложение руки и сердца. Однако мой приятель колеблется, не зная, как ему быть. Он просит у меня совета, видимо, в отчаянии. Более худшего советчика, чем я, он вряд ли мог бы найти.
— А та девушка ждет ребенка? — спросила Элиза.
— Нет-нет. Речь идет скорее о ее репутации. Но поползли слухи. А мой приятель сам немало поспособствовал их распространению. Нет, он не соблазнил девушку, все-таки у него сохранились остатки былого благородства, Будучи человеком чести, он мучается, так как не знает: жениться ему или нет?
— Угу, в таком случае ответ для меня очевиден, — решительно сказала Элиза. — Такой брак будет ужасной ошибкой. Если бы речь шла о ребенке, то он обязан был бы жениться. Очень скверно, когда родившийся ребенок считается незаконнорожденным. Но если она не ждет ребенка, то она будет полной дурой, если решит, что, выйдя замуж за такого человека, она заткнет рты всем сплетникам и особенно сплетницам. Ради чего заставлять себя страдать, жить с негодяем и распутником только из-за того, что люди от безделья любят посплетничать?
Это было совсем не то, чего хотел Эдвард.
Он попытался зайти с другой стороны.
— Но ведь тогда пострадает его честь? Если он не сделает предложения, то до конца жизни будет жить с репутацией человека, погубившего благородную девушку. Не говоря уже об угрызениях его совести.
— Угрызения совести, репутация? — презрительно фыркнула Элиза. — Раз он такой негодяй, если судить по твоим словам, то он, наверное уже погубил достаточно женщин. Одной больше, одной меньше — какое это имеет значение для его репутации?
— Видно, твоя тетя сумела привить тебе очень радикальные убеждения. Но дело в том, что мой друг погубил репутацию не горничной, не служанки, а леди, то есть женщины одного с ним круга. А в свете на такие шалости не принято смотреть сквозь пальцы.
— Ясно, — ответила Элиза, но по ее тону сразу было видно, что ей ничего не ясно. — Но все равно, никак не могу понять, почему женщина, пусть она леди, должна страдать, живя с распутником.
Чем дальше, тем все хуже и хуже. Но Эдвард решил не отступать.
— Не исключено, что леди неравнодушна к моему другу. Но он не до конца уверен в искренности ее чувств, кроме того, он горд. Он не хочет сделать предложение и получить отказ.
— Какой он мерзкий тип! — усмехнулась Элиза. — Хорош, нечего сказать. В такую минуту думать о своей гордости.
Эдвард вздохнул. Несмотря на все его усилия, беседа явно зашла в тупик.
— Думаю, ты слишком строга к моему другу. По крайней мере он пытается сделать что-то хорошее. Я даже отчасти горжусь им. Такого поступка я не ожидал от него.
— Ну и чудесно, — вдруг как-то устало согласилась Элиза. — Возможно, я слишком поторопилась в своих суждениях. Моя тетушка предостерегала меня не делать поспешных выводов. Это может погубить меня. Если бы она была жива, то сказала бы мне, что у других людей может быть иная, отличная от моей точка зрения. Мне не нравится сама мысль выходить замуж за негодяя и быть его собственностью, однако это вовсе не означает, что той леди не придется по нраву его предложение. Возможно, она даже с радостью ухватится за данную возможность.
Эдвард буквально онемел от изумления, и было чему удивляться. Но она как ни в чем не бывало продолжала:
