Патриция Кэбот - Пьянящий аромат
Задача оказалась практически невыполнимой. Когда Эверс объявил, что стол накрыт, Эдвард мгновенно появился рядом, взял ее под руку и почти силой приподнял с дивана. Пегги удалось сохранить улыбку, хотя ее переполняли чувства, не имевшие ничего общего с вежливым выражением лица. Будто уловив ее настроение, лорд Эдвард проговорил, ведя ее через Большой зал в столовую:
— Выше голову, Пегги. Через несколько минут все кончится.
— Прекратите так называть меня, несносный человек.
— Почему? Это ведь ваше имя, разве нет? — Эдвард держал подбородок высоко, глаза смотрели прямо перед собой, но уголки губ явно ползли вверх. — Я полюбил это имя — Пегги. Мне страшно не нравится называть вас мисс Макдугал. Макдугал звучит так банально. Не похоже на вас…
— Будьте любезны… — Пегги на мгновение закрыла глаза. «Думай, прежде чем сказать», — напомнила она себе. Открыв глаза, она обнаружила, что Эдвард с интересом смотрит на нее. Она отбросила всякие сомнения. — Будьте любезны, оставьте меня в покое.
— Вы требуете невозможного. — Уголки его губ теперь уже явно поднялись в улыбке. — Мне уже довелось попробовать на вкус ваши сладкие губы, помните. Вы же не можете ожидать, чтобы я удовлетворился просто легкими поцелуями, которыми мы обменялись прошлой ночью…
— Легкими поцелуями! — Пегги горько рассмеялась. — Эти легкие поцелуи едва не сделали мои губы иссиня-черными.
— Вам нужно было видеть мою щеку после того, как вы меня огрели.
— Ха! Вы полагаете, что это больно? Если вы еще посмеете так грубо обходиться со мной, как позволили себе в Большом зале, я не ограничусь просто пощечиной!
Эдвард поднял брови.
— Ужасные угрозы от миниатюрной девушки.
— Может, я и маленькая, но умею драться. Нас с Джереми целый год никто не опекал, вы знаете…
— О да, я об этом наслышан. — Эдвард посмотрел на нее сверху вниз, в его серых глазах промелькнуло удовольствие. — Вы обвинили меня в лицедействе, но я возвращаю вам обвинение. Вы талантливая актриса, Пегги.
— Я же сказала, прекратите называть меня…
— Да, и еще вы хотели, чтобы я прекратил «грубо обходиться» с вами, как вы выразились, но, если я не ошибаюсь, Пегги, прошлой ночью были один или два момента, когда вам нравилось…
— Ничего подобного, я никогда…
— Да, да, но если отбросить целомудренные протесты, вы же не можете сказать мне, что ничего не чувствовали, когда мы целовались. Вы просто забыли, что я тоже там был. Я же помню, что ваше сердце билось, как птичка.
— Во имя всего…
— И я ощущал страсть на ваших губах, Пегги. Вы сколько угодно можете выставлять напоказ свою девичью скромность, — Эдвард подвел ее к стулу у длинного обеденного стола справа от себя, — но мы оба знаем, невозможно отрицать, что между нами разгорелось пламя.
Усевшись, Пегги взяла салфетку и яростно ее потрясла. Она не обращала внимания на окружавших их людей, которые весело болтали, время от времени посматривая на красивую, увлеченную спором пару во главе стола.
— Я скажу вам, чего нельзя отрицать, — процедила сквозь зубы Пегги, склоняясь к нему так, что ее грудь, которую он уже не только лицезрел, напряглась.
— О? — Эдвард тоже сел на свое место и поставил локоть на стол, чтобы лучше слышать ее шепот. — И что же это?
— Что вы самовлюбленный, бессердечный эгоист. — Пегги откинулась на стуле и опустила ресницы, повернувшись к нему. — Вот что! — Затем она обратилась к гостю справа от нее — им оказался граф Дерби — и широко улыбнулась: — Милорд, вы ничего не едите! Суп очень вкусный!
Вечер тянулся медленно, и Пегги, которая считала себя человеком широких взглядов, стала подмечать любопытные вещи, наблюдая за собравшимися. Проведя день в обществе приглашенных дам, девушка сочла их благородными леди высшей пробы. Но разве благородные дамы могут так явно флиртовать с мужчинами, которые не являются их мужьями? Разве хороший вкус — навешивать на себя столько украшений и краситься так вульгарно? Разве прилично воспитанным дамам отпускать замечания по поводу стоимости поданного шампанского и по поводу того, как расточителен лорд Эдвард, отдавший распоряжение закупить так много гусиной печенки? И разве воспитанные дамы могут перебивать друг друга, стараясь высказать что-нибудь остроумное джентльменам?
Пегги не могла сказать, что все присутствующие дамы были столь же злобно-мстительны, как виконтесса. Нет сомнения, что леди Герберт и ее дочери вели себя неизменно вежливо и располагали к себе. Но вдова леди Селдон и ее непристойные намеки! А жена графа Дерби? Она открыто подсовывала свою грудь маркизу Линну, и это под самым носом у мужа! И как она могла позабыть про виконтессу, которая с достоинством приняла свое новое место, а сейчас громко смеялась какой-то шутке сэра Томаса Пейтона, отпуская замечания относительно того, во сколько обошелся лорду Эдварду кларет.
Сомнительное поведение было присуще не только женщинам. Граф Дерби, сидевший справа от Пегги, начал вечер с плотоядных взглядов на ее декольте и с заявлений в адрес лорда Эдварда, что он счастливчик, просто счастливый человек, заполучивший такую свояченицу. Затем он начал читать стишки столь скабрезного содержания, что у Пегги зарделись уши. Наискосок от нее старший сын маркиза Линна поедал горошек прямо с ножа, а его соседка по столу, Энн Герберт, не знала, куда спрятать глаза. В какой-то момент Пегги встретилась с ней глазами, и девушки обменялись сочувственными гримасами.
Пегги думала, что после обеда ситуация изменится, но она ошибалась. После того как мужчины удалились в бильярдную, чтобы покурить, виконтесса хлопнула в ладоши и отдала приказ лакеям устроить в Большом зале сцену для шарад. Некоторые дамы радостно завизжали, а леди Герберт объявила, что у нее болит голова, и с двумя своими дочерьми, которые были «вне игры», удалилась. Позднее Пегги сообразила, что ей следовало обратить внимание на этот недвусмысленный знак осуждения и поступить так же, но поскольку девушка никогда не играла в шарады, ей хотелось посмотреть, как это происходит.
Возвращение джентльменов послужило сигналом к началу игры, и компания расселась по креслам, которые по этому случаю лакеи вынесли в Большой зал. «Сценой» служило пространство между изгибом двойной лестницы. Виконтесса и слабо сопротивлявшийся Эдвард должны были первыми изобразить живую картину. Пегги уже знала, что она будет на тему сераля, поэтому не удивилась, когда Эдвард появился голый по пояс с кривой турецкой саблей на боку. Но когда виконтесса с надменным видом вышла из дверей столовой в одеянии настолько прозрачном, что оно вполне могло быть сшито из газовой материи, а затем исполнила причудливый танец, Пегги не выдержала.
