Диана Уайтсайд - Синеглазый дьявол
– Ах ты, бедняжечка моя! – проворковал Уильям и поцеловал ей руку.
Виола закрыла глаза. По телу ее пробежала дрожь. Губы его, твердые и горячие, напомнили ей о нынешних радостях, перед которыми прежние страдания меркли.
Прошлые мучения казались теперь далекими воспоминаниями.
Она медленно открыла глаза, пытаясь вернуть себе равновесие. Уильям внимательно смотрел на нее, сочувственно и терпеливо.
– Мать тоже действовала согласно своим убеждениям, – осторожно продолжала Виола. «Не говори слишком много даже сейчас; расскажи только о таких вещах, за которые мать уже не попадет под суд». – Пленный генерал конфедератов убежал как-то во время Рождества благодаря помощи матери. Она, жена и мать флотских офицеров-северян, помогла ему вернуться на поле сражения, и он вполне мог бы убить членов ее семьи, если бы они встретились.
Глаза Уильяма сверкнули. Он крепче сжал ее руку, потом медленно разжал пальцы.
– Мать поставила под угрозу жизнь своей семьи и ничуть не сожалела о своем поступке, – закончила Виола. На кого сердится Уильям? Или у него вызывает отвращение она, Виола, потому что не остановила в свое время мать?
– Сука. Глупая сука, которая рисковала жизнью своего сына. – Уильям добавил еще что-то на иностранном языке – наверное, ругательства. Лицо у него пылало от возмущения.
Виола смотрела на него. Она несла бремя материнского предательства одна так долго, что оно въелось в ее душу. Поделившись им с другим человеком, который понимал ее глубочайший гнев и отвращение к родной матери, она почувствовала эмоциональное облегчение и потрясение.
Тяжесть в ее сердце пропала, и глаза застлала пелена радостных слез. Она погладила Уильяма по щеке.
– Теперь все прошло, Уильям. Война кончилась, мой отец и брат уцелели. Никакого вреда им не причинили.
– Да, и здесь твоя заслуга, а не матери. – Он добавил еще несколько слов, очень пылких.
Виола вовсе не собиралась рассердить Уильяма, поэтому решила переменить тему.
– Ты только что говорил по-ирландски? – тихо спросила она, смаргивая с глаз соленые слезы.
Уильям робко улыбнулся.
– Прошу прощения за сквернословие, золотце.
– Из какой части Ирландии ты происходишь? – Пожатием плеч Виола отмела его извинения. Она никогда еще ничего не слышала о его жизни до 1855 года, когда он учредил свое дело.
– Я родился неподалеку от Бентри-Бей в графстве Корк, в поместье лорда Чарлза Митчелла.
– Твои родители имели там ферму? – Любопытство, которое никогда не покидало Виолу, полностью пробудилось.
Уильям немного поколебался, внимательно вглядываясь ей в глаза. Она улыбнулась ему.
– Мои родители служили в помещичьем доме, до того как лорд Чарлз не выгнал их, чтобы сэкономить деньги, в 1845 году. Потом у отца появилась очень маленькая ферма и пара добрых лошадок для торговли.
Виола проделала в голове кое-какие подсчеты. Она родилась в 1843 году, но все равно слышала разговоры об Ирландии.
– 1845-й – первый год голода.
– Угу. – В его голосе послышался отзвук былых страданий.
– Но ваша семья… – Виола вздохнула и замолчала, думая об историях, которые рассказывали и пересказывали в Цинциннати. Молли и Бриджид говорили только, что они ничего не помнят из-за малого возраста. Мрачмое выражение их лиц отбивало всякую охоту к дальнейшим расспросам.
– В 1847 году нас выгнали с нашей фермы, – рассказывал дальше Уильям, – двух моих маленьких сестер, мать, которая была на восьмом месяце беременности, отца и меня. Наш дом сожгли, а нас оставили под дождем без гроша умирать с голоду.
Виолу охватил ужас. Как можно оставить беременную женщину и троих детей без крыши над головой под дождем?
– Нелюди! Сукины дети! – выругалась она, совершенно забыв о приличиях. – И вы не знали, куда пойти? Например, в работный дом?
– Мы укрылись в заброшенном коттедже. Но в ту же ночь у матери начались роды.
Виола встала и неистово обняла его. Глаза у нее затуманились слезами.
– Боже мой!
Уильям замер и прижался к ней, словно ища убежища от холодного дождя той ночи.
– Роды оказались трудными, младенец повернулся в животе и не помогал ей. Отец делал все, чтобы помочь ей, а я пытался успокоить сестер. Они храбрились, но, Пресвятая Дева, как они плакали!
Он замолчал, на его лице запечатлелись страдания. Наверное, точно так же он выглядел в ту сырую ночь в Ирландии много лет назад. Виола осторожно погладила его по плечу. Говорить она боялась.
– Отец послал меня за помощью. Буря свирепствовала, и казалось, прошла целая вечность, прежде чем я нашел повитуху. Я шел и жалел только об одном – что не могу сделать для них ничего большего. Построить для них крепкий дом, поставить на стол еду, чтобы придать ей силы, и все такое.
Слезы слепили ее, но она впитывала каждое слово Уильяма.
– В ту ночь на свет появился мой брат Шеймас, но он не успел сделать ни единого вздоха. Мать умерла на рассвете, слишком измученная голодом, чтобы пережить такие трудные роды. На их могилах я дал клятву, что моя жена и дети никогда не будут страдать так, как они.
– Ах бедняжка! – Виола вздохнула, словно желая отогнать печальные мысли. Она страшно хотела иметь ребенка. Рассказ Уильяма о потере маленького брата заставил ее сильнее ощутить свою пустоту. Она продолжала обнимать Донована.
– Через месяц моих сестер унес тиф, – хриплым голосом продолжал Уильям, глядя прямо перед собой и поглаживая одной рукой ее. – Па отвез меня в Коб, где стал зарабатывать на жизнь кузнечным делом. Он пристрастился к джину, пил много и часто, чтобы заглушить воспоминания. Я поклялся, что никогда не буду пить, потому что такая жизнь означает намеренное желание забыть о своих потерях.
Всхлипнув, ВиоЛа спрятала лицо в его волосах, но его последние слова врезались ей в сердце.
– И еще я поклялся, что буду зарабатывать деньги любым возможным способом. Будь у нас деньги, моя семья до сих пор оставалась бы жива.
Боже милосердный, что же удивительного, что он стремится к деньгам и власти так неистово.
Уильям усадил ее себе на колени и крепко обнял, содрогаясь всем телом. Она спрятала лицо на его груди и хорошенько выплакалась – за них обоих.
Прошло несколько часов, прежде чем она пошевелилась. От плача у нее разболелась голова, из носа текло, глаза и горло першило. Его плечо намокло от ее слез. Уильям молча подал ей свой большой пестрый платок.
Виола вытерла лицо и высморкалась. Как смог он пережить такую боль?
Она размышляла о том, как его утешить, и погладила по щеке.
– Дорогой Уильям, – прошептала она, крепче прижавшись к нему.
Их губы слились в долгом поцелуе. Уильям закрыл глаза.
