Лиза Клейпас - Герой снов
Николая потрясла доверчивость, с которой она предлагала ему себя. Он оперся подбородком ей на плечо и, уткнувшись лицом в нежную шейку, стал водить им по шелковистой коже. От яростного желания сердце его колотилось как безумное. Ладонь его скользнула вниз по плоскому девичьему животу к заманчивой расщелинке между бедрами. Дрожащая Емелия тяжелее оперлась на него. Глубокий вздох вырвался из ее груди, когда он твердо вжал ладонь в мягкий холмик, и жгучий жар запульсировал между их телами.
Обычно Николай предпочитал молчать во время любовных игр, не считая это взаимной радостью разделенных чувств. Слова казались ему лишними, они слишком обнажали бы душу. Но сейчас он ощущал глубокую потребность что-то сказать ей, как-то снять ее напряженность, от которой она вдруг словно оледенела.
– Я не причиню тебе боли, Рыжик.
– Я не боюсь, - отозвалась она, поворачивая к нему лицо. - Просто… мы совсем не знаем друг друга…
"Неужто не знаем? - хотелось воскликнуть ему. - Я бессчетное число раз держал тебя в своих объятиях, Я знаю тебя, Эмма! Знаю каждый дюйм твоего тела, каждое выражение твоего лица".
Он знал, как управлять ею, как заставить ее ощутить наслаждение, стыд, гнев… Но означало ли это, что он познал ее суть? Тайны ее сердца и ума, ее мечты и надежды были скрыты от него за семью печатями.
Пристально вглядывался он в стоявшую перед ним женщину, перебирая пальцами упавший ей на плечо красно-коричневый локон.
– Ты права, - тихо произнес он. - Мы пока чужие. Сегодня для нас обоих начинается новая жизнь. Нам надо довериться друг другу. Хорошо?
– Да.
Она робко улыбнулась и, застенчиво пробормотав что-то, потянулась к его кафтану. Он помог ей снять его и сам вытащил из узких, облегающих штанов рубашку. Расхрабрившаяся Емелия старательно расстегивала пуговички из драгоценных камней на манжетах, подхватывающих широкие рукава. Когда она покончила с ними, Николай стащил рубашку через голову и дал ей упасть на пол. Привычно ожидая бурной реакции на шрамы, он железным усилием воли заставил себя стоять неподвижно под девичьим взглядом, который скользил по его обнаженной груди.
Но на лице Емелии отразилось лишь робкое любопытство. Она коснулась его ключиц и твердых, выпуклых мускулов груди. Ее пальчики пробежали по ним нежными язычками огня.
– Вы очень красивы, - прошептала она.
Сочтя это насмешкой, так как никому никогда не пришло бы в голову назвать красивым человека, обезображенного жуткими шрамами, Николай опустил глаза… и вздрогнул от удивления.
Никаких шрамов и рубцов, уродовавших его грудь, не было и в помине. Золотистый свет свечей озарял безупречно гладкую кожу. Дрожащими руками Николай дотронулся до своей груди, поглядел на запястья… Они тоже были совершенно чистыми.
– Господи! - хрипло прошептал он. Ноги его подкашивались. - Что со мной происходит?
Емелия попятилась на несколько шагов и в смятении уставилась на него.
– Светлый князь, вам плохо? Вы заболели?
– Уходи, - проскрежетал он. Она побледнела.
– Что?
– Уходи! - резко повторил он. - Пожалуйста, найди себе другую комнату для сна.
Емелия судорожно втянула в себя воздух и смахнула с глаз набежавшие слезы.
– Чем же я провинилась? Чем не угодила?
– К тебе это отношения не имеет. Мне очень жаль, но я… - Николай потряс головой, не в силах продолжать объяснения. Пряча глаза, он отвернулся от нее, дожидаясь, пока она покинет комнату. Боль в висках стала нестерпимой. Было такое ощущение, словно кто-то вбивал гвозди ему в череп.
– Господи! - прохрипел он с мольбой, сливая в это единое слово все свои страхи, изумление, отчаяние.
Он вновь ощупал себя в поисках шрамов и вновь был потрясен, ощутив под пальцами нетронутую, гладкую кожу. Многие годы рубцы от кнута и следы ожогов были неотъемлемой его частью. Он всегда смотрел на них, когда хотел напомнить себе об изуверской жестокости, на которую способны люди. Как могли исчезнуть такие глубокие отметины, видимые свидетельства страшного опыта, круто изменившего его жизнь? Они испарились без следа, и с их исчезновением он словно утратил собственную личность.
Тяжко вздохнув, Николай, как куль, повалился на ближайший стул. Никогда не чувствовал он так свое одиночество. Он оказался отъединенным от всего, что знал, и не было никакого способа вернуться в единственно знакомую ему жизнь.
Николай не был даже уверен, что хочет этого. В той жизни у него не осталось ничего и никого. Он сознательно уничтожил все шансы на сердечные отношения с Эммой Стоукхерст. Зачем же было ему возвращаться? К чему?
Рассудок вернулся к нему с внезапной остротой. Было бы трагической ошибкой лечь в постель с Емелией. Не станет он рисковать ее возможной беременностью. И пальцем ее не тронет. Род Ангеловских умрет вместе с ним, и мир от этого станет только чище и лучше. Его пронзила мысль об Эмме Стоукхерст, ожидающей его там, в будущем, о том, что никогда он не женится на ней, не будет обладать ею… Однако он заставил себя не сосредоточиваться на тянущей ледяной тоске в груди.
Заметив кувшин с вином, Николай подумал, не напиться ли ему. Но это ничего не меняло. В лучшем случае дало бы краткую отсрочку, после которой он вновь оказался бы перед той же проблемой: что ему дальше делать?
Догадался ли Сударев, что Николай не осуществил свои брачные права, заподозрил ли что-то неладное или нет, но наутро он ничего по этому поводу не сказал. Худощавое лицо дворецкого было бесстрастным, хотя темно-карие глаза смотрели на растерзанный вид Николая пристально и оценивающе.
– Доброе утро, ваша светлость, - произнес он. - Я взял на себя смелость приготовить для вас баню. На случай, если вам сегодня захочется попариться…
Николай кивнул и последовал за дворецким в баню, пристроенную к особняку.
– Вы два дня не меняли платья, - бубнил Сударев, подбирая одежду, которую сбрасывал с себя Николай. - Вся дворня обрадуется, что вы решили помыться.
Эти слова напомнили Николаю о строгих русских требованиях к чистоте. Даже самые нищие крестьяне регулярно мылись. Это было одной из тех сторон жизни, в которой русские обогнали своих западных соседей, особенно в тот исторический период. Англичане даже побаивались тогда часто мыться, считая, что это делает их более подверженными болезням.
Деревянная банька была чисто выскоблена и просторна. Высоко вверху находилось узкое оконце. Удобный предбанник с большим очагом был обставлен мебелью, обитой узорчатым штофом. Дверь между баней и предбанником была закрыта, чтобы не выпустить пар. Он оседал капельками на стенах и стекле оконца и светлыми струйками стекал вниз.
Николай облегченно вздохнул и опустился по грудь в большую деревянную лохань, наполненную водой с пахучими травами. Тепло постепенно расходилось по его телу, расслабляя напряженные мышцы, успокаивая ноющую боль в сердце. Он закрыл глаза и откинул голову на край лохани.
