Эмилия Остен - Честь и лукавство
– Я не могу поверить вам, Эмма! – Неужели он не оставит меня и не удалится в гневе, как я ожидала? – Что произошло такого, что подвигло вас на такие выводы? Я обидел вас или ваш муж подозревает что-то и притесняет вас?
– Все в порядке, уверяю вас. Я сразу предупреждала, что легкомысленна и люблю приключения, а также, что устаю от однообразия. Теперь, когда наше общение потеряло свою новизну, я буду вспоминать о нем с улыбкой, а вы скоро утешитесь с другой скучающей дамой или обратите свое внимание на забытую невесту.
Когда же он уйдет, я вот-вот разрыдаюсь и все окончательно испорчу!
Он молча смотрел на меня некоторое время, потом покачал головой:
– Я люблю вас по-настоящему и сделаю, как вы хотите. Другие женщины не влекут меня, а невеста не торопит, поэтому мне останется только вспоминать о коротких мгновениях неподдельного счастья. Я не буду обвинять вас в вероломстве – вы так молоды и совсем не знали жизни, когда вышли замуж. Теперь вы, видимо, повзрослели и стали серьезнее. Хорошо, пусть будет по-вашему, я удаляюсь…
На глазах его появились слезы, и я позавидовала, что он может не сдерживать их.
– Не сердитесь на меня, всему виной моя романтическая натура и жажда приключений. Я искренне верила, что люблю вас.
– Что ж, прощайте. Я уеду путешествовать, так как не могу оставаться в Англии без вас. Если когда-нибудь вам понадобится помощь, найдите меня. Холостой или женатый, я всегда буду любить только вас. Моя последняя просьба – получить ваш портрет – не покажется вам чрезмерной?
– Нет, Уильям, я непременно пришлю вам свою миниатюру. Я была счастлива все это время и не смогла обманывать вас, когда мои чувства переменились.
– Вы правы, неискренность погубила бы наше счастье верней, чем правда, какой бы безжалостной она ни была. Надеюсь, вы будете безмятежны и счастливы в своем маленьком мирке.
Он вышел, смахивая слезы, а я бросилась в спальню, чтобы поплакать без помех. Я предавалась горю три дня, и граф деликатно не тревожил меня. На четвертый день я почти совсем успокоилась, и мы отправились наносить прощальные визиты и приглашать в Эммерли гостей на лето.
Глава 27
Из Лондона мы заехали к моей маменьке и взяли ее с собой, так как я боялась остаться без ее советов в новом для себя положении. Мы много говорили о детях и воспитании, а мои неожиданные приступы рыданий удачно списывались на нервное расстройство, обычное в таком состоянии.
Цветущие луга Эммерли были столь хороши, что я почувствовала спокойствие, какого не испытывала уже несколько недель. Самочувствие мое значительно улучшилось, и мы с матушкой и графом много гуляли. Мне запретили ездить верхом, и это огорчило меня, зато долгожданная лодочка с парусом всегда была к моим услугам.
Стоя перед портретом первой Эммы, я старалась почерпнуть у нее душевных сил и оставить суетные мысли. Пусть недолго, но в моей жизни была взаимная любовь, а такое счастье выпадает не каждой женщине.
В мае к нам приехали погостить тетушка с графом Лонгбриджем, а за ними вернувшиеся из путешествия Питер и Розмари, как раз ко второй годовщине моей свадьбы. По этому случаю был устроен небольшой бал, я много танцевала, стараясь не вспоминать о несравненном партнере, украшающим сейчас зал где-нибудь на виа дель Корсо.
Розмари сообщила мне новость – ее сестрица решила принять предложение барона Морланда, а теперь и графа Метлофа, и свадьбу назначили на первое октября – время, когда в столицу съедется вся знакомая знать. Я была рада, что не смогу присутствовать на этой свадьбе, ибо шафером на ней должен стать герцог Россетер. Даже странно, как Аннабелла согласилась на это. Очевидно, она хотела показать, как мало значит для нее какой-то герцог, рассеять слухи о том, что была отвергнута им, и сделать вид, будто сама покинула герцога ради барона.
Розмари шепнула мне, что она сама, кажется, ожидает появления новой ветви графов Лонгбриджей. Это известие еще больше сблизило нас, и мы постепенно превратились в двух матрон, говорящих только о чепчиках и распашонках. Это превращение порадовало меня, ибо в одиночестве я гораздо больше думала бы о безвозвратно ушедшем, а не о будущем. Мы побывали у Лонгбриджей, потом снова вернулись в Эммерли, где я всегда чувствовала себя дома.
Мой живот становился совершенно неприличным, и с той же скоростью поправлялось здоровье моего супруга. С каждым днем он словно молодел, и местный врач, смотревший нас обоих, не мог узнать своего пациента.
– Передо мной словно другой человек, у которого никогда не было болезни сердца, только легкое недомогание, – восклицал он, взмахивая пухлыми ручками в такт словам. – Сударыня, почему же вы ждали целых два года, прежде чем подарить мужу наследника и тем самым вернуть ему молодость и здоровье?
В ответ на эти упреки я только краснела и отвечала, что на все воля Божья.
Весь день я старалась посвятить всевозможным занятиям, чтобы не скучать и не предаваться грустным размышлениям. Однако ночью мои воспоминания и сожаления возвращались ко мне в виде снов, и я часто просыпалась в слезах, не в силах отогнать образ Уильяма, стоявший перед глазами.
Как благородно он оставил меня – ни слова упрека, только бесконечная грусть, и как жестоко я обошлась с ним, поправ его любовь и искренность. Что с ним теперь? Пустился ли во все тяжкие, стараясь забыть об обиде в вихре удовольствий, или слоняется по развалинам римского Форума, предаваясь меланхолии? Со временем герцог, конечно, устроит свою жизнь должным образом, но горькие воспоминания могут отравить его радости и наложить отпечаток на его характер, как это произошло с моим супругом. Дай бог, чтобы Уильям не тянул с женитьбой столько лет, и тогда жена и дети смогут утешить его и отвлечь от мыслей о неудаче в любви.
Я была уверена, что не перестану любить его, но постараюсь оставить этой любви только самый маленький кусочек своего сердца, отдав остальную часть моей семье. Нежная грусть заменит горечь, одна-две слезинки – бурные рыдания, а милый детский лепет – страстные признания.
Я старалась думать только о том, что полезно для ребенка, и поддерживать в себе ровное, спокойное настроение. Хорошая погода и внимание близких способствовали этому, и к началу сентября я вспоминала Уильяма не чаще пяти-шести раз в день.
Появление малыша ожидалось в первых числах октября, но я просила мужа держать новость в тайне до самого Нового года. Мне не хотелось, чтобы Россетер узнал об этом событии и начал о чем-либо догадываться. Его отъезд в Европу общество сочло проявлением стыда из-за поведения с Аннабеллой, и я была рада, что его имя не связывают с моим, и желала этого и впредь, ради себя и ради него.
