Джиллиан Хантер - Брачная ночь джентльмена
– Ты воображаешь, что Грейсон незнаком с обольщением? – Он поднял ее на ноги. – Я твой защитник, Джулия. Я не стал бы прикасаться к тебе, если б не был готов защищать тебя и в дальнейшем.
Что бы это могло означать? Она почти боялась задумываться над его словами. Он не принадлежал к типу мужчин, дающих лживые обещания. Его семья явно его поддерживает. Грейсон и Джейн приняли ее сегодня с распростертыми объятиями. С другим его братом, Дрейком, у нее были самые добрые отношения.
Она оглянулась на озаренную свечами галерею. Ей показалось, что в золотисто-розовом мерцании глаза мраморной девственной весталки расширились. Джулия удрученно усмехнулась. Если она пробудет еще минуту наедине с Хитом в этом шезлонге, несчастная статуя будет иметь все основания уронить свой кувшин.
Часом позже Джулия сидела у себя за письменным столом и изо всех сил пыталась не обращать внимания на легкий стук в дверь. Она снова работала над тайным рисунком, изображавшим Хита. Нет, рисунок ей совсем не нравился. И ей меньше всего хотелось, чтобы Гермия застала ее, любующейся изображением обнаженного мужчины. И к тому же не какого-то неизвестного мужчины… вообще Джулия сомневалась, что ее любительские потуги смогли передать хоть каплю его красоты. Она видела его прекрасную, иссеченную шрамами грудь и мощную спину, собственными руками прикасалась к его скульптурным, мускулам. Однако, несомненно, мужские части его тела оставались для нее заманчивой загадкой, которую ей хотелось разгадать.
После сегодняшнего вечера ее любопытство было неодолимо возбуждено. Она все еще продолжала ощущать на себе отпечаток его сильного тела, властную, собственническую мощь его напора. Ее губы саднило от его поцелуев, а груди чуть опухли от его любовных укусов.
Она взяла чистый лист бумаги и, ухмыляясь, принялась рисовать карикатуру на ее личного Аполлона. Это творение никто не увидит. Оно будет насмешливым и невероятно проказливым. Если все пойдет хорошо, возможно, когда-нибудь она покажет его Хиту…
Дверь отворилась, и Джулия едва успела набросить на рисунок шаль. На пороге стояла Гермия в лиловом прозрачном пеньюаре и, хмурясь, встревоженно разглядывала ее.
– Я просто хотела удостовериться, что все в порядке. Ты очень тихо вернулась домой. Обед у Седжкрофтов прошел гладко?
«Пожалуй, слишком гладко», – подумала Джулия, но вслух сказала только:
– Чудесно. Самым лучшим образом. Еда была божественной. Маркиза красива и обаятельна… шутлива.
– Шутлива, – пробормотала Гермия задумчиво. – Что ж, тогда все хорошо.
– Да, все хорошо.
Гермия поколебалась, потом сделала еще один шаг в комнату. Джулия протянула руку за спину и поправила шаль, чтобы та не сползла с рисунка. Гермия будет шокирована, если увидит то, что Джулия только что изобразила.
– А ты принимала Одема?
– Этого старого негодника? Я больше никогда не стану с ним разговаривать. Он пытался поцеловать меня на виду у слуг! Можешь себе представить? Кстати, мадам Турнье спрашивала, сможешь ли ты встретиться с ней в конце недели. Будешь ли свободна?
Джулия, опустив глаза, изучала ковер и вспоминала губы Хита… как он ее целовал… маленький шрам на верхней губе. Она знала, что сегодня увидит Хита во сне. Приснится ли ей, как он ее целует? А может, привидится и нечто большее?
– Так будешь? – нетерпеливо повторила Гермия.
– Что – буду? – растерянно дернулась она.
– Будешь свободна? У тебя же примерка подвенечного платья, Джулия. Ты хоть помнишь, что обручена с Расселом и вы должны пожениться, когда он вернется?
Джулия виновато подняла глаза. Вопрос о том, как поделикатнее отменить свою помолвку, сейчас не занимал ее мысли, хотя, конечно, ей придется это сделать. Главным были бесстыдные поцелуи Хита. Джулии пришло в голову, что они оба перешли сегодня опасную черту и ей следовало бы чувствовать раскаяние.
– Конечно, я помню об этом… но…
– Ты передумала? – тяжело вздохнула Гермия. – Я догадалась. Ты ведь горевала по мужу и по отцу, когда приняла предложение Рассела.
– Ох. – Джулия почувствовала, что шаль сползает со стола и сильнее откинулась назад. – Я не понимаю, о чем ты. Давай переменим тему. Ладно? Сегодня Одема здесь не было, а значит, он опять терзал тебя предложением руки и сердца.
– Ничего подобного, – с досадой откликнулась Гермия. – Это означает…
Рисунок соскользнул со стола. Гермия нагнулась, чтобы его поднять, но рука ее замерла в воздухе, потому что Джулия испустила отчаянный вскрик:
– Нет! Пусть лежит. Не трогай его. Не напрягай спину.
– С моей спиной все в порядке.
– Все-таки не нужно рисковать, – промолвила Джулия, наклоняясь, но Гермия успела разглядеть рисунок углем.
Там было все. В черном, белом и сером. Все подробности тела Хита в их великолепии и преувеличенной красоте. По крайней мере те детали, которые Джулия наполовину запомнила, наполовину вообразила. Сверхпреувеличенные. Грешные. Зрелище, способное свести с ума любую женщину.
На какое-то мгновение Джулия решила, что Гермия упадет в обморок. Но ради всего святого, это была ее тетушка, которой она практически призналась, что влюблена в Хита. Что, впрочем, не извиняло ее хулиганской картинки. На лице пожилой дамы отразились, сменяясь, миллион эмоций, которые, к счастью, у нее не было сил и дыхания высказать. Наконец она откашлялась и произнесла, поджав губы:
– Надеюсь, Джулия, в дальнейшем ты будешь лучше прятать его. На аукционе он может стоить целое состояние.
Глава 18
Проводив Джулию в ее особняк, Хит задержался на несколько минут на каменных ступеньках входа. Было чудом, что он не растаял в льющейся с неба мороси. Ему страшно не хотелось отпускать этот вечер. Не хотелось нарушать чары нескольких последних часов, позволить чему бы то ни было угрожать связи любовного притяжения, установившейся между ним и Джулией.
Стоя у подножия лестницы, он изобретал тысячу поводов последовать за ней. Хорошо ли закрыто ее окно? Заперла ли она как следует свою дверь? Ему легко было бы войти в ее комнату. Может, ей понравится, если он проверит ее платяной шкаф на предмет проникновения чужаков?
– Не думаю, что в этом есть нужда, – ответила она.
В ясных серых глазах светилось веселое недоверие к его предостережениям. А он чувствовал себя как родитель, охраняющий дитя. Впрочем, в страсти, трепещущей между ними, не было ничего родительского. Она ревела и рвалась с цепи, как мифический зверь.
«Заставь ее пылать».
Он сам только что не выдыхал пламя, сжигая до угля все, на что падал его взгляд.
Выдержка и самообладание всегда были его сильной стороной. Ведь так? Или он просто никогда раньше не сталкивался с настоящим соблазном?
