Сильвия Дэй - Испытание страстью
Он заговорил только ради того, чтобы сохранить рассудок:
— Моя сексуальная жизнь началась, как у любого бесшабашного подростка. Я был готов сблизиться с любой хорошенькой и покладистой девицей.
— О Господи, — тихо усмехнулась Джессика, — думаю, девушки с готовностью и бесстыдством бросались тебе на шею.
Хотя это было правдой, Алистер ничего на это не ответил, не желая возбуждать неуместную ревность.
— Мой старший брат Аарон как-то вечером взял меня с собой покутить. Мне было почти пятнадцать, и мне хотелось быть таким же светским, каким казался он. В конце концов мы оказались на немноголюдном сборище во владениях дамы полусвета.
Алистер поднял голову. Она посмотрела на него:
— В четырнадцать лет?
— Почти в пятнадцать, — напомнил он. — И я не был таким уж невинным, если когда-нибудь был вообще. Вспомни, моей матери пришлось довольно рано объяснить мне, почему Мастерсон не выносит меня и даже не желает на меня смотреть.
Джесс положила ему руки на живот и оперлась о них подбородком.
— Он единственный так к тебе относился.
Алистер провел кончиками пальцев по ее изящному подбородку.
— На том вечере была куртизанка. Наши взгляды встретились.
— Как она выглядела?
— Она была стройной. Блондинка. Изящная, со светло-голубыми глазами, которые в зависимости от настроения могли показаться почти серыми.
— О!
Теперь глаза Джессики метали громы и молнии.
— Мне повезло, что я оказалась в твоем вкусе.
Алистер сдержал улыбку, сознавая, чем это может обернуться для него.
— По правде говоря, за две недели до этого я встретил тебя, и мои предпочтения уже сформировались. Она просто отчасти напомнила мне тебя.
На лице Джессики отразилось смущение, но тотчас же пробуждающееся осознание всего сказанного им изменило ее выразительное лицо.
— Боюсь, — сказал он, — что она стала плохой заменой тебе. — Взгляд его был устремлен на стену за ее спиной. — Она не обладала такой рафинированной красотой, как ты. К тому же давным-давно утратила способность интересоваться кем-либо больше, чем собой, и это прекрасно соответствовало моим намерениям. Для того чтобы вступить с ней в связь, мне не требовалось любить ее.
Джессика вздрогнула от его прямолинейности и резкости, но сдержалась.
— Какое-то время наша связь была идеальной. Она скучала, и ее отчасти развлекало то, что она учила меня, как быть приятным женщине в постели, а я был радивым учеником. Она научила меня механике интимного акта, главным образом стараясь предотвратить возникновение привязанности к ней.
— Однажды, приехав к ней, я нашел ее в обществе подруги, тоже куртизанки. Она пожелала, чтобы я проявил внимание к ним обеим, что я и сделал.
Ее руки обвились вокруг него, скользнули за его спину в узкое пространство между спиной и изголовьем постели.
— И скоро у меня вместо одной подруги появилось две, — сказал он. — Бывало, что она вообще не принимала участия в наших играх. Просто наблюдала. Случалось, что там были и другие мужчины, если у нее появлялась прихоть побыть сразу с несколькими.
— Господи! — прошептала Джессика. Ее глаза расширились и сверкали на бледном лице. — Почему ты продолжал к ней приходить? Почему не предоставил ей возможность наслаждаться без тебя своими низменными страстями?
— Куда мне было деваться? Вернуться домой? Там мое общество вызывало ужасное напряжение между Мастерсоном и моей матерью. Она терзалась, когда я оказывался дома. Но независимо ни от чего я всегда действовал согласно своей воле. В то время у меня почти никогда не проходило возбуждение, и в этом не было ничего чудовищного, Джессика. А постельный спорт обеспечивал массу возможностей, облегчавших жизнь.
Алистер говорил намеренно легким тоном, но она не могла не распознать бурлившие в нем эмоции. Джессика потерлась щекой о его живот, прижалась носом к тонким волоскам, покрывавшим кожу на животе.
— Мне не следовало сегодня слишком наседать на тебя со своими вопросами, — сказала она. — Прости.
Алистер фыркнул:
— Не могу принять извинения за самое огромное наслаждение, что ты дала мне.
Джесс высвободила руки из-под него, и они заскользили вверх по его телу.
— Это огромное наслаждение не последнее. Пока что это лучшее в твоей жизни. Именно пока что, — подчеркнула она, — и снова оседлала его бедра и обхватила его за плечи.
— Отныне я буду стараться дать тебе все большее и большее наслаждение каждый раз, когда мы станем заниматься любовью.
Он дернулся, потому что она осушила его до дна.
— Не сейчас, — сказала Джессика, прижимаясь губами к его уху. — Позволь мне удержать тебя. Я ведь обещала тебе это и выполню обещание. Тебе вовсе не обязательно использовать это орудие, чтобы показать, что ты чувствуешь ко мне.
Охватившее его томление было слишком сильным, чтобы пренебрегать им. Оно обожгло его глаза, и в горле у него пересохло. Алистер оперся руками о постель, чтобы не выдать их дрожи.
— Она была единственной женщиной, к которой ты что-то испытывал? — спросила Джесс, прижимаясь к нему.
— Ну, если тебе угодно это называть так.
— А как еще это можно назвать? Похотью?
— Понятия не имею. Знаю только, что это ничуть не походило на то, что связывает нас.
— Но ведь некоторые женщины любили тебя.
Это было не вопросом, а утверждением.
— Те, кто испытывал ко мне такие чувства, теперь горько жалеют об этом. Горечь перевешивает радость.
Кончики ее пальцев прошлись по его затылку, разминая напряженные мышцы.
— Ты не должен стыдиться прошлого.
— Но ты ведь не знаешь, что я делал.
— Я знаю тебя, люблю тебя и не буду раскаиваться в этом.
Алистер был напуган пробежавшей по его телу мощной судорогой. Джесс проникла так глубоко в него, могла видеть все, что происходит у него в душе, как бы он ни пытался замаскировать свои чувства.
Господи, он ведь вовсе не хотел, чтобы она настолько хорошо его понимала.
— Но ты и этого не знаешь, — сказал он резко.
— Тебе придется научиться доверять мне, Алистер, поверь мне на слово.
Джесс чуть ослабила объятие и отстранилась, будто освобождая его и давая ему возможность бежать.
И, сказать по правде, у него возникло такое искушение. Он совершал в свое жизни многое, что делало его неприемлемым… Да и само его происхождение делало его непригодным для нее. Джесс столько выстрадала, пока ее полировали и школили, делали элегантной и безупречной. А своим ухаживанием он мог бы уничтожить уважение общества, столь тяжело доставшееся ей. Если бы мог, он держал бы ее узницей в своей постели, не выпуская из нее, поскольку это было единственное место, где он мог заставить ее забыть все, кроме наслаждения, которое мог ей дать.
