Дженнифер Эшли - Спасенный любовью
То было всего лишь легкое прикосновение девичьих губ, но даже этот целомудренный поцелуй воспламенил Феллоуза. Чуть поддерживая девушку, он прижал ее к себе — и вдруг снова почувствовал, что не хочет ее отпускать.
— Мне не следовало этого делать, — прошептала она, обдавая его своим теплым дыханием. — Но мне так хотелось поцеловать вас.
— Почему? — прохрипел Феллоуз; у него внезапно пересохло в горле.
Луиза улыбнулась.
— Потому что вы красивый мужчина и нравитесь мне. К тому же вы однажды спасли Маку жизнь.
— Так это в знак благодарности?
Она еще шире улыбнулась.
— Нет, просто я совсем потеряла стыд. И я не обижусь, если вы отнесетесь ко мне с презрением.
С презрением?.. Да она с ума сошла!
— Вам следовало сказать мне, что… — Ллойд внезапно умолк — словно лишился дара речи.
— Сэр, такое нелегко передать словами. — Луиза потянулась за гирляндой. — Впрочем, теперь я вам сказала. Знаете, мне и впрямь нужна помощь с этой гирляндой.
Феллоуз обвил рукой стан девушки, а другой рукой достал гирлянду. Он не совсем понимал, что сейчас изменилось в его жизни, но точно знал: жизнь стала другой. И он твердо решил, что позаботится о том, чтобы они с Луизой продолжили то, что началось в этой комнате.
Элинор долго спала, и ей снились тяжелые сны, тотчас же ускользнувшие в небытие, когда она очнулась к реальности и боли. Теперь уже рана не давала ей покоя, мешая снова уснуть. Когда же Бет опять предложила ей выпить настойку опия с водой, Элинор, изрядно намучившись, не стала отказываться.
Она проспала свою брачную ночь, весь следующий день и проснулась лишь поздним вечером. Изрядно проголодавшись, она съела все, что принесла ей Мейгдлин. Почувствовав себя гораздо лучше, Элинор решила встать — и оказалась на полу. Ее тотчас же подняли и уложили на кровать.
А потом у нее начался жар. Она видела то появляющиеся, то исчезающие над собой лица Бет, Эйнсли и Изабеллы. И лицо Харта. Ей хотелось задать ему множество вопросов. Что стало с Даррагом? Находились ли поблизости еще и другие наемники? Арестовал ли инспектор Феллоуз его сообщников? Но у нее не было сил разговаривать.
Когда она снова пришла в себя, вокруг царила темнота. Рука все еще болела, но гораздо меньше. Элинор потянулась и зевнула. Все тело было липким от пота, но она чувствовала себя отдохнувшей и окрепшей.
Тут Элинор вдруг обнаружила, что она не одна в комнате. В кресле, неподалеку от кровати, спала, похрапывая, Мейгдлин. А рядом с ней едва тлела масляная лампа. Решив вымыться, Элинор разбудила горничную и попросила девушку приготовить ванну. Мейгдлин протестовала, опасаясь возврата лихорадки, но Элинор, желавшая найти Харта, не хотела являться к мужу насквозь пропотевшей.
Мейгдлин помогла ей искупаться, и от горничной Элинор узнала, что три дня находилась в беспамятстве и что все ужасно боялись, что она не выживет.
Глупости! Она всегда справлялась со своими болезнями. Она сильная как бык!
Почувствовав себя после ванны гораздо лучше, Элинор завернулась в толстый халат, надела теплые тапочки и направилась в спальню Харта, находившуюся через две двери от ее комнаты.
Коридор встретил ее тишиной. В доме все спали. Двери между ее комнатой и его спальней вели в библиотеку Харта и в кабинет. Элинор подумала, что должна радоваться, что до комнаты мужа ей нужно пройти всего двадцать футов. Когда она оставалась в Килморгане в качестве невесты Харта, ей отводили комнату в крыле для гостей, в другом конце дома.
Стучаться в массивные двойные двери Элинор не стала, так как имела ключ, которым запаслась сразу, как только прибыла в Килморган. Однако необходимость в ключе не возникла, поскольку двери оказались незапертыми.
Но, едва переступив порог, Элинор обнаружила, что мужа в комнате нет. Огромная аккуратно прибранная кровать Харта пустовала, а с овального балдахина, установленного на высоте десяти футов, свешивалась парчовая драпировка. Остальную часть комнаты занимали столики и кресла, книжный шкаф, скамья с мягким сиденьем и консольный столик, на котором стоял графин с бренди и лежала коробка с сигарами.
Но при всей элегантности убранства комната эта казалась ужасно холодной, хотя в камине жарко пылал огонь. Элинор невольно поежилась.
Окна покоев Харта выходили на восток, а шторы не были задернуты. Элинор прошла к окну и выглянула наружу.
— Он ушел в усыпальницу, ваша светлость.
Вздрогнув от неожиданности, Элинор повернулась и увидела в дверном проеме французского слугу Харта. Марцелл, как всегда, был бодр и всегда был готов оказать услугу своему хозяину — даже среди ночи. А вот бедняжка Мейгдлин уснула…
— В усыпальницу? — переспросила Элинор. — Ночью?..
— Его светлость ходит туда, когда не может уснуть, — пояснил слуга. — Вашей светлости что-нибудь угодно?
— Нет-нет, Марцелл. Спасибо.
Слуга отступил в сторону, пропуская Элинор, а затем торопливо зашагал впереди, чтобы предупредительно открыть перед ней дверь ее спальни. Элинор вежливо поблагодарила его и велела идти спать.
— Харт обойдется без вас, — сказала она, — а вам нужно поспать.
Марцелл очень удивился, но все же ушел.
Элинор попросила Мейгдлин, чтобы помогла ей одеться и подвесить больную руку на перевязь. Горничная, конечно же, попыталась отговорить ее, но Элинор проявила твердость. Отправив девушку спать, она спустилась вниз и через заднюю дверь вышла из дома.
По влажной траве она зашагала к приземистому темному строению на краю прилегающей к дому территории. При виде дрожащего света лампы внутри у нее сжалось горло.
В родовой усыпальнице Маккензи всегда было холодно. От дыхания Харта шел пар, хотя апрельская ночь была довольно теплой. Усыпальницу из мрамора и гранита возвел дед Харта в 1840 году, и она имела вид греческого храма. Тут покоились дедушка и бабушка Харта, а также его отец и мать. Первую жену Камерона здесь не похоронили — отец Харта не желал и слышать об этом. «Она сука и шлюха, позор Камерона, — заявил старый герцог. — Она вполне обойдется церковным погостом, хотя я буду удивлен, если викарий позволит ей там лежать».
Первая жена Харта Сара и сын Грэм тоже нашли здесь успокоение.
Черный с серым мрамор гробницы Сары был холодным на ощупь. Табличку на фронтоне украшали цветистые фразы, хотя Харт не помнил, чтобы когда-либо просил их написать.
Табличка рядом, поменьше, гласила: «Лорд Харт Грэм Маккензи, любимый сын, 7 июня 1876 года».
Харт провел по табличке пальцами и тяжко вздохнул. В этом году Грэму исполнилось бы восемь лет.
— Мне очень жаль, Грэм, — прошептал он. — Ужасно жаль.
