Жаклин Санд - Принцесса Конде
– Пел. А не то, что ты подумал! – огрызнулся Андре. – Три часа итальянских песен, испанских серенад и французских пасторалей на тексты из лэ[5] Марии Французской…
– У красивой девушки из знатной семьи хороший голос? – Блез посерьезнел.
– Великолепный! – нисколько не кривя душой, признался Линь. – Пели до двух часов ночи… Она еще и на клавесине играет.
– У тебя пальцы в крови! – озабоченно сообщил дю Мулен. – Посмотри только!
Андре посмотрел. И усмехнулся.
– Это лютня виновата. Хороший инструмент с дрянными старыми струнами. Нужно будет заменить, если не хочу остаться без рук.
– Ага! Песнопения продолжатся?
Андре благословил темноту в комнате, потому что щеки его моментально вспыхнули.
– Ты пришел мне что-то сказать? – спросил он, вставая.
Вопрос был задан с явным намерением переключить внимание собеседника, но простодушный Блез даже не понял уловки и вместо того, чтобы сказать Андре: «Ты уходишь от ответа», сам принялся отвечать:
– Ага. Я пришел сказать тебе, что через десять минут будут звонить к службе, а ты до сих пор валяешься на кровати в светском платье. Хоть бы переоделся!
Вот это уже было серьезно! Вчера прогулял службу, сегодня опоздал на нее…
Андре стал разоблачаться, чертыхаясь и путаясь в лентах и крючках. Блез, хихикая, наблюдал за приятелем. Когда де Линь переоделся, дю Мулен сказал ему, фыркая в кулак:
– Ну у тебя и вид! Посмотри в зеркало!
О, на это лучше было не смотреть! Андре с тихим стоном принялся раздирать гребнем всклоченные волосы, смоченные вчера для завивки сладкой водой и потому противно липкие.
Сутану Андре застегивал уже на бегу. Едва они выскочили во внутренний двор, как ударил монастырский колокол. Приятелям пришлось поторопиться, чтобы занять свои места.
Андре смотрел на витражи и чувствовал, что с ним что-то произошло. Что-то очень важное, чего он пока не понимал. Во всяком случае, ранняя месса нынче радовала его.
– Domine Deus, amo te super omnia proximum meum propterte, quia tu es summum, infinitum, et perfectissimum bonum, omni dilectione dignum. In hac caritate vivere et mori statuo. Amen.
«Да, Господь Бог, – повторял Андре про себя, – люблю тебя превыше всего земного, ибо Ты есть высшее, бесконечное и совершеннейшее добро, достойное всякого предпочтения. С этой любовью живу и умру».
Аминь! – соглашался орган.
Нынче утром все было не так, как всегда.
Что-то ушло. Что-то пришло и пело в груди сладостной песней. Андре ощутил полузабытый молитвенный экстаз и горячее желание поведать Господу все самое сокровенное, попросить его о благодати и благословении…
…После мессы были дела, но они быстро разрешались словно сами собой.
Таким образом, к полудню преподобный де Линь оказался свободен. Поначалу он хотел пойти в церковную библиотеку. Потом передумал.
Некоторое время он помогал Блезу переписывать музыкальные партии: это было чисто механическое занятие, не мешавшее думать.
А потом Андре вдруг понял, что не простит себе, если прямо сейчас, сию секунду, не поедет в Беруар. Элиза обмолвилась, что к обеду будет жареный карп.
– Блез… Я отлучусь часа на три-четыре? Скажи, что меня не будет к обеду, я поехал по делам…
Усилием воли он заставил себя ничем не выдавать свое волнение. Почти получилось. Голос, во всяком случае, точно не дрогнул. Щеки, возможно, порозовели, и то самую малость.
– Скажу, – тоскливо пообещал дю Мулен.
Больше он ничего спрашивать не стал. Минут десять понадобилось для того, чтобы переодеться. К обеду будет жареный карп. И еще что-нибудь постное, но вкусное…
Конь, похоже, уже знал дорогу. Во всяком случае, он уверенно поскакал в сторону Беруара.
На ступеньках лестницы Андре нос к носу столкнулся с госпожой де Лонгвиль. Странное дело, девушка вышла в парк одна, без своего вечного провожатого. Андре ничего не имел против шевалье де Ру, да и Элизу любил почти как сестру, но чем дальше, тем больше присутствие посторонних мешало ему. И, кажется, не только ему. Во всяком случае, не далее как вчера Анна-Женевьева предпочла аккомпанировать их пению только одной рукой – правой. Левую мадам де Лонгвиль на добрую четверть часа оставила в ладонях Андре под предлогом того, что ее необходимо согреть и вернуть в рабочее состояние. Девушка позволила аббату почти коснуться губами кончиков ее пальцев, то есть совсем даже не почти. На самом деле Андре украдкой перецеловал каждый доверенный ему пальчик, с трепетом ожидая, когда же гордая герцогиня вспомнит о правилах приличия. Но девушка лишь отчаянно краснела и мужественно продолжала терзать клавиши.
А вот сейчас Анна-Женевьева почти соскользнула с влажной мраморной ступени, Андре был вынужден поддержать ее… и его руки сами собой обхватили талию молодой красавицы.
– Здравствуйте, аббат! – опуская глаза и стремительно заливаясь румянцем, поприветствовала гостя герцогиня. – Спасибо вам, вы так милы… Без вашего вмешательства я непременно пересчитала бы сейчас все ступеньки…
– Вы отправлялись на прогулку, ваше высочество? – Андре усилием воли заставил себя вспомнить про этикет.
Чертовы правила приличия! Приходится держать себя в руках, вместо того чтобы просто обнять герцогиню (в знак дружеского участия, разумеется).
Аббат даже не понимал, что обманывает сам себя. Он не уставал твердить сам себе, что ее высочество мадам де Лонгвиль всего лишь прелестная, учтивая и умная девушка, с которой приятно говорить часами. А еще приятнее петь или музицировать. О, да! Для того чтобы чувствовать себя счастливым, достаточно всего лишь прилежно разучивать с нею дуэт на стихи господина Вуатюра или господина Ронсара. Или милую итальянскую песенку, у герцогини отличное произношение, она говорит на итальянском совершенно свободно. Ни к чему не обязывающий флирт…
То, что поездки в Беруар стали для него жизненной необходимостью, Андре упрямо отказывался признавать. Он? Влюблен? Ничуть не бывало! Влюбленность – это что-то совсем другое… Анна-Женевьева так молода, так чиста, ей так не хватает мужского внимания. Даже его вчерашнее поведение все же не выходит за рамки приличий.
В общем, господин де Линь совершенно не понимал, что с ним происходит.
Герцогиня сделала еле заметное движение вперед, и Андре вновь пришлось поддержать ее.
– Какая я неловкая! – прошептала она. – Очень скользко.
На мраморных ступенях прозрачно мерцали только-только начавшие оттаивать льдинки. Вчера была оттепель, а ночью снова подморозило.
– Скользко… – Андре всем телом ощущал, как бешено колотится ее сердце под твердыми планками корсета. – Будьте осторожны, мадам…
– Но ведь вы меня держите… – Бирюзовые глаза вспыхнули на миг, и тотчас же их скрыла завеса ресниц. – Держите меня, шевалье, иначе я упаду…
