Кортни Милан - Искушение любовью
Сэр Марк смотрел в сторону, но, когда Джессика положила руку ему на локоть, он сжал ее пальцы.
— Мы ждали три месяца. Деньги, что взяли из дома, жалкие шиллинги, кончились в первый же месяц. Следующие два мы провели на улице. Я не знаю, понимаете ли вы, что это такое — умирать с голоду. Не недоедать, даже не голодать, а медленно умирать. Тебя перестает заботить вообще все — кроме еды. Мораль, законы, добро и зло — не важно ничто. Мир вокруг словно исчезает. Остаешься только ты и постоянная борьба за пищу. За любую пищу.
Джессика никогда не опускалась так низко. Она даже не приближалась к этой черте и поэтому сейчас слушала его с ужасом.
— Во всяком случае, так чувствовал себя я. Что же касается моего брата… Смайт бы отдал последнюю корку хлеба голодной кошке. У него никогда не было инстинкта самосохранения — даже когда жизни угрожала серьезная опасность. Это было сильнее его. Однажды мы ночевали в каком-то переулке. Я проснулся посреди ночи и увидел в полутьме фигуру женщины. Она меня не заметила. В конце прохода была свалена куча мусора. Страшные вонючие объедки, в которых даже я не рискнул бы рыться, гниющие тряпки, кости… Женщина подошла к куче, положила на нее какой-то сверток и быстро удалилась, даже не оглянувшись.
У Джессики засосало в желудке. Она уже знала, что последует дальше. В жизни куртизанок, проституток и шлюх были вещи, которые не менялись никогда.
— Я тоже подошел, — продолжил Марк. — Я хотел посмотреть, что там, — ну конечно же. В свертке оказался ребенок — крошечный, сморщенный, красный ребенок. Должно быть, ему было всего несколько часов от роду.
Он снова замолчал. Солнце закатилось, напоследок обведя холмы красной линией.
— Даже умирая с голоду, в полном отчаянии, без крыши над головой, я знал, как правильно поступить. У нас с братом не было ничего, мы были абсолютно бессильны, но все же мы имели больше, чем это несчастное дитя. Мы могли сделать хоть что-то. И насколько я знаю Смайта, он непременно сделал бы это. — Его рука сжалась в кулак. — Я понимал, как должен поступить. И еще я очень хорошо понимал, что, если сейчас подниму этого ребенка, мой брат ни за что не позволит ему умереть с голоду. Скорее умрем мы оба. И поэтому я ушел. И ничего ему не сказал.
Повисла еще одна пауза.
— Но вы же не можете винить себя за это. Сколько вам было лет?
— Достаточно, чтобы отличать плохой поступок от хорошего.
— Четырнадцать? Пятнадцать?
— Десять.
Джессика зажала рот рукой и больно прикусила палец. Десятилетний мальчик, умирающий с голоду на улице!
— В тот же день приехал Эш. Я настоял на том, чтобы мы вернулись в тот переулок, но ребенка там уже не было.
— Вам было десять лет. Вам нечем было его накормить. И в любом случае такому крошке нужно было грудное молоко, а не ваши последние корки хлеба.
Марк ничего не ответил.
— И скорее всего, ребенка там не было потому, что кто-то подобрал его и отнес в приют.
— Но я не подобрал. Каждый раз, когда на меня находит искушение — а с тех пор это случалось тысячи раз, — я вспоминаю этот никому не нужный, выброшенный, живой сверток. Я думаю о женщине, оставившей свое новорожденное дитя на куче мусора. Но еще больше я думаю о том, как одинока она была. И о мужчине, которого в том переулке не было. И я не собираюсь стать этим мужчиной.
Рука Джессики, сжимавшая его локоть, скользнула ниже. Она нашла его пальцы и стиснула их.
— Я понимаю, — сказала она. Он заработал свой титул много лет назад.
Он сжал ее ладонь в ответ. Его рука была живой и теплой.
— Вот это я и имею в виду, когда говорю, что я не святой.
— Вы гораздо лучше, сэр Марк.
Он поймал ее другую руку и повернул Джессику к себе. Их пальцы переплелись. Уже почти стемнело, и Джессика не могла разобрать выражения его лица.
— Нет.
— Да.
— Да нет же. После того, что я вам рассказал, вы уже обязаны звать меня Марк. Просто Марк.
— Вы никогда не будете для меня просто Марком. Ни за что на свете, — горячо возразила она. — Вы… вы…
— Вы считаете, что, если я немножко понимаю, что такое целомудрие, это сделает мир лучше? Я не открыл ничего нового, все это давно известно каждой женщине. Скажите, миссис Фарли, если бы мистер Фарли хранил вам верность, какой была бы сейчас ваша жизнь?
Мистер Фарли… Мистера Фарли никогда не существовало. Но был мужчина, который…
Джессика закрыла глаза.
— Он соблазнил меня, — сказала она. — В том возрасте я еще ни о чем не задумывалась. А если и задумывалась, то считала себя достаточно сильной. В юности не верится, что с тобой может случиться что-то плохое. Плохое происходит с другими людьми. Не с такими умными и красивыми, какой была я… это я так думала. Нормы поведения и морали, как мне казалось, были придуманы для невзрачных дурочек.
Она нервно сглотнула.
— Я полагала, что со мной никогда не случится ничего дурного… но оно вдруг взяло и случилось. Он поцеловал меня, и в тот момент я не думала ни о целомудрии, ни о том, что хорошо и что плохо. И уж тем более мне не пришла в голову мысль о последствиях или о том, как мои поступки могут повлиять на жизнь родителей или сестер. Я даже не успела опомниться, как скомпрометировала себя настолько, что моя семья просто не могла оставить меня под своей крышей. Так что… все оказалось правдой. А я оказалась той самой дурочкой.
Он сжал ее руку и погладил ладонь, а потом очень медленно снял с нее перчатку. Прохладный ночной воздух коснулся ее обнаженной кожи.
— С тех пор я несчастна.
— Сколько вам было лет?
— Четырнадцать.
Марк молча потянул ее за руку и привлек ближе к себе, как будто они танцевали какой-то танец. Другой рукой приподнял ее подбородок.
— Джессика, — серьезно сказал он. — Я буду вашим героем, если вы захотите. Если бы мне пришлось выбрать роль рыцаря, я стал бы вашим рыцарем. Позвольте мне защищать вас. Предложить вам свое покровительство.
Эти слова привели ее в полное замешательство.
— Вы предлагаете мне свое покровительство? Но мое… общество не сделает вам чести.
Вместо ответа, он поцеловал ее. Это был не короткий целомудренный поцелуй. И даже не долгий, нежный и все равно целомудренный поцелуй. Это была сама страсть. Пожар. Весь его так долго сдерживаемый голод. Он прижал ее к себе, не оставляя никаких тайн, не скрывая своего состояния, и овладел ее губами.
Она словно растворилась в его объятиях, растаяла, когда он обхватил ладонями ее лицо. То, что происходило сейчас, было далеко от целомудрия, как небо от земли; это была прелюдия к греху и скандалу. И совсем не вязалось с тем, что он только что рассказал.
