Пенелопа Уильямсон - Под голубой луной
– И все-таки я терпеть не могу, когда ты так делаешь. Джессалин вздрогнула от неожиданности.
– Как?
– Улыбаешься, будто знаешь что-то такое, чего не знаю я.
«– Но я люблю тебя.
– Тем хуже для вас, мисс Летти. Потому что я вас не люблю».
– Раз уже вам интересно, могу рассказать, о чем я думала. О том, что мне следует благодарить вас за то, что вы отвергли меня тогда, пять лет назад, – сказала Джессалин с лучезарной улыбкой, хотя все внутри у нее сжималось от нестерпимой боли. – Теперь-то я понимаю, как глупа была тогда. Удивительно – на какие только безрассудства не способен человек, когда он юн и неопытен!
Лицо Трелони хранило непроницаемое выражение. Его пустой, ничего не выражающий взгляд был безмятежен, как воды подземного озера.
– Главное – не повторять старые ошибки. Джессалин, сама того не желая, задумалась, чью же ошибку он имеет в виду, свою или ее? О, если бы сейчас она увидела в его глазах малейший намек на чувство, на то, что он тоже помнит то лето и хоть немного дорожит этими воспоминаниями, она бы простила ему. Простила бы, несмотря ни на что.
Но его глаза оставались непроницаемыми, и Джессалин подумала, что это очередной урок, в дополнение полученным тем далеким летом. Любить – недостаточно для счастья. Особенно если твой избранник тебя не любит.
Наконец звонок возвестил о начале скачек. Вдалеке мелькнул белый флажок, и лошади рванулись вперед.
Ипподром ревел, как сотня голодных львов, на какую-то секунду Джессалин показалось, что она вот-вот оглохнет. Но тут же забыла обо всем на свете: для нее существовало одно – красно-черная куртка жокея на мчащейся вперед гнедой лошади.
Голубая Луна пока что сильно отставала от лидеров. При всех многочисленных достоинствах кобылы у нее была крайне досадная привычка – она плелась в хвосте до последнего, экономя силы для мощного финишного рывка. Мудрое животное, очевидно, считало, что выигрывать скачку с большим отрывом, если и нескольких дюймов вполне достаточно, – вредное излишество. Но, надо сказать, эта привычка доставляла массу неприятных моментов тем, кто ставил на Голубую Луну свои деньги. И ее хозяйке в том числе.
Джессалин раскачивалась взад-вперед, словно ее толкали в спину крики толпы. Лошади бежали всего полторы мили, но по очень неровной местности, что создавало дополнительные сложности и опасности. Копыта взрезали мокрый дерн, как десятки маленьких, отливающих серебром, кос. Фигурки жокеев в ярких куртках трепетали, словно огоньки.
Вороной мерин по кличке Кэнди Танцор сразу захватил лидерство и пока удерживал его. Джессалин твердила себе, что для этой лошади всегда были характерны быстрый старт и смазанный финиш. Видно, вначале он тратил слишком много сил.
Лошади достигли дальней точки дистанции – скаковая дорожка там поворачивала под острым углом. За пеленой дождя виднелись лишь смутные силуэты. Но вот они по одной начали вырываться из белесой мороси, как стрелы, пронзающие газовую ткань. Гонщик Рома теперь шел вровень с Кэнди Танцором, и Джессалин физически почувствовала, как нарастает напряжение стоящего бок о бок с ней мужчины.
Земля под ногами дрожала от топота множества копыт. Джессалин напряженно высматривала черно-красную шапочку Топпера. Вот она! Голубая Луна отставала от лидеров не меньше чем на пять корпусов. «Поздно! – в отчаянии подумала Джессалин. – Она слишком долго откладывала финишный рывок». Но вдруг, когда уже казалось, что гонка безнадежно проиграна, Голубая Луна, как ветер, помчалась вперед. Вот она обошла одного соперника, другого… Она упорно настигала лидеров… До финиша оставалось всего пятьсот ярдов, и теперь три чистокровные лошади – вороная, гнедая и каурая – шли нос в нос, напрягая все силы, чтобы завоевать победу.
Как всегда, те зрители, кто был верхом, поскакали по полю, рядом с соревнующимися лошадьми. В этой толпе выделялись только яркие шапочки жокеев. Джессалин раскачивалась с удвоенной силой. Ей было абсолютно все равно, как она выглядит в эту минуту.
– Ну же, милая! Давай! Давай!!! – снова и снова, как заклинание, повторяла она. Возбуждение ее росло, и слова звучали все громче и громче.
Она мельком взглянула на Трелони. Он следил за гонкой со спокойной сосредоточенностью, и только подрагивание уголка рта выдавало его волнение. Этих нескольких мгновений, которые Джессалин смотрела на него, оказалось достаточно, чтобы она пропустила начало трагедии. Она видела лишь чудовищный финал.
Когда в воздухе замелькали копыта упавшего Гонщика Рома, Голубая Луна дернулась в сторону. Ее ноги заскользили по жидкой грязи. Не в силах удержать равновесие, лошадь тяжело упала на живот… и замерла на земле абсолютно неподвижно.
Глава 13
Несколько минут Джессалин стояла, застыв от ужаса, не в силах пошевелиться, будто не слыша криков, не замечая суматохи вокруг. Наконец она нашла в себе силы сделать несколько неверных шагов. Казалось, будто это происходит в каком-то жутком ночном кошмаре. Голубая Луна неподвижно лежала на земле. «Господи, о Господи, она же мертва», – эта мысль навязчиво стучала в мозгу, сводила с ума. Топпер на четвереньках полз к лежащей лошади и что-то кричал, но Джессалин ничего не слышала.
Внезапно Голубая Луна судорожно дернулась, пытаясь подняться на ноги. Из глаз Джессалин полились слезы облегчения. Значит, она жива! Она просто не сразу пришла в себя после падения. Зато Гонщик Рома по-прежнему катался по земле и ржал от боли. Жокей в желто-зеленой перепачканной в грязи куртке только сейчас смог, пошатываясь, подняться на ноги. Рядом с ним стоял граф Сирхэй. Казалось, он окаменел.
Но вот судья позвонил в колокольчик, возвещая о том, что гонку выиграл Кэнди Танцор. И уже через, несколько секунд послышался шум множества крыльев – почтовые голуби полетели с известием в Лондон.
Кто-то протянул Маккейди пистолет.
– Нет! – вырвалось у Джессалин.
Он резко повернулся к ней – в его глазах горела такая жгучая ненависть, что ей стало страшно. Сильные пальцы впились ей в руку.
– Иди сюда, будь ты проклята, – прорычал он. – Ты все это затеяла, так будь любезна досмотреть до конца!
Мощная берцовая кость великолепного жеребца была не просто сломана – острый конец, разорвав тонкую шкуру, торчал наружу. Несчастное животное кричало от боли.
– О Господи! – только и смогла выговорить Джессалин, отворачиваясь от этого жуткого зрелища.
Холодное дуло пистолета Маккейди коснулось ее щеки – он заставил ее повернуть голову.
– Смотри, черт бы тебя побрал, – прошипел он ей прямо в лицо.
Несколько бесконечных мгновений ледяной металл холодил ей щеку. Джессалин показалось, что все ее черты одеревенели и утратили чувствительность. Теперь она даже не слышала криков умирающего жеребца – кровь шумела в ушах, словно прилив у стен Энд-коттеджа. И запахи такие родные и знакомые – запахи лошадиного пота и примятой травы.
