Мэри Бэлоу - Шляпка с перьями
– Ох, – сказала Стефани, подходя ближе к картине, – ты очень похож на отца. Тебя можно принять за него.
Покойный герцог смотрел на нее с холста – гордый, надменный, почти высокомерный, и очень красивый.
– Да, – тихо ответил ей муж. – Может, в этом и была часть проблемы. Поскольку я так походил на него, ожидалось, что я буду вести себя так же, как он.
Она повернулась и посмотрела на него.
– Ты не любил его? – не задумываясь спросила она.
– Нет, что ты, – сказал он. – Я любил его. И он любил меня. Возможно, в этом тоже была беда.
Он не был изобретателен в беседах, но и не молчал, когда они бывали вместе. Он говорил, почти не переставая, о своей жизни, об истории имения.
Он любит этот дом, поняла она. Может, даже больше, чем сам это осознает, хоть и описал его в их первый вечер как свою гордость и отраду. Если он и не хотел здесь жить, когда был ребенком, то сейчас он любил этот дом.
– Ты очень любишь Уайтвик, – сказала она ему, улыбаясь. – Если бы ты был младшим сыном, он бы достался Джорджу.
– Да. – Он оглянулся вокруг. – Да, так оно и было бы.
Он обошел с ней парк, показывая самые интересные места, проводя по тропинкам, которые были проложены таким образом, чтобы шедший мог любоваться и внезапно открывающимися живописными уголками, и величественными картинами на горизонте. Он провел ее по узкой дорожке сквозь небольшую рощицу, пока они не добрались до небольшого озера, о существовании которого она не подозревала, пока не оказалась прямо перед ним.
– Гартли, то есть лорд Керью, перепланировал парк для меня несколько лет назад, – сказал он, – еще до того, как женился. У него талант паркового скульптора. По правде говоря, когда они с Самантой впервые встретились, она приняла его за его собственного садовника.
– Ох, – сказала она, – надеюсь, он разубедил ее, как только понял, что произошло.
– Нет. – Он печально улыбнулся. – Мы, мужчины, не всегда делаем то, что должны, Стефани.
Он взял ее на конную прогулку. Она ездила верхом, когда была девочкой, но совсем немного, так как у отца была всего одна лошадь, которую он использовал только для повозки. Взрослой она не ездила на лошадях. Но он выбрал для нее спокойного жеребца и все время ехал рядом, пока она осторожно управляла лошадью, иногда пуская ее в легкий галоп, так что деревья пролетали мимо с пугавшей ее скоростью. Однажды она заметила, что он хохочет над ней – когда она в течение целых тридцати секунд скакала галопом по абсолютно ровному лугу, а потом резко натянула вожжи, выпуская воздух из надутых щек.
Когда он смеялся, он был похож на шаловливого мальчишку. Ей захотелось узнать, каким он был в возрасте девяти или десяти лет – когда предпринимал те дикие вылазки, о которых рассказывал. Она не могла представить, чтобы он делал что-нибудь дикое.
Он всегда заходил к ней в гостиную, когда она принимала гостей, даже если это было простое чаепитие с несколькими леди. Он занимал их приятным разговором. Он всегда присоединялся к ней, когда она наносила визиты, даже если это была поездка к арендаторам. Она подозревала, что за первый месяц семейной жизни он выпил больше чая, чем за весь прошлый год.
Каждую ночь он приходил в ее спальню. Иногда она пугалась при мысли, что очень привыкла к тому, что между ними происходит. Стефани обнаружила, что с нетерпением ожидает этого весь день и страстно желает, чтобы оно подольше не кончалось, когда происходит, а потом, когда он уходит в свою комнату, она борется с печалью, которая неизбежно возникала при мысли, что ждать еще целую ночь и целый день, пока это повторится. Акт супружеского долга оказался самым приятным явлением, которое может предложить этот мир. Она была убеждена в этом.
Удовольствие, которое она получала, тревожило ее, а иногда она чувствовала себя виноватой. Она боялась, что остается с мужем только ради этого. Как она будет жить без этого удовольствия, если так ждет его каждый день?
Как она будет жить без него!
Внешне их брак не выглядел несчастливым. Соседи и гости смотрели на них так – как бы снисходительно, – что это подтверждало, что они выглядят как обычная молодая пара, переживающая свой медовый месяц. И во многом они действительно были такими. Стефани обнаружила, что ее привычка к одиночеству и покою куда-то исчезла. Несколько раз по вечерам после ужина она запиралась в своей гостиной с книгой, желая отдохнуть от его взглядов и голоса. Желая побыть наедине с собой. Но когда это произошло второй раз, она, вспомнив, как не смогла ни сосредоточиться на чтении, ни поразмышлять над чем-нибудь в первый раз, взяла книгу и спустилась вниз. Она нашла его в библиотеке, тоже над книгой.
– Могу я посидеть с тобой? – спросила она. Когда она вошла, он вскочил на ноги – он всегда вставал, когда она входила в комнату. Он всегда вел себя как джентльмен.
– Конечно, дорогая, – сказал он, указывая на удобное на вид кожаное кресло по другую сторону от камина, напротив него. Он подождал, пока она сядет, после чего вернулся на свое место.
Сначала она попыталась сосредоточиться, читая и перечитывая один и тот же абзац, но не понимая при этом ни слова. Но спустя какое-то время она подняла голову, пытаясь понять, сколько времени она просидела над книгой. Он сидел в своем кресле, удобно растянувшись, явно полностью погруженный в свою книгу. Они просидели в молчании, читая, несколько часов, прежде чем он отложил книгу и предложил, чтобы она велела подавать чай.
Это был странно пленительный вечер. Они не разговаривали, но одно его присутствие действовало на нее расслабляюще и увеличивало удовольствие, получаемое от любимого времяпрепровождения.
– Становится поздно, – сказал он с легкой улыбкой.
Она посмотрела на часы, стоявшие на каминной полке. Они попьют чай, и пора будет ложиться. Меньше чем через час… Она ощутила теперь знакомое напряжение внизу живота и между бедер.
– Прошу прощения, – сказала она, поднимаясь на ноги. – Я позабыла о своих обязанностях.
Но его слова не звучали обвинительно, и ее ответ не прозвучал как извинение.
Иногда она удивлялась, что мешает им быть полностью счастливыми. Она оглядывалась назад на свою жизнь у Бернаби и мысленно содрогалась. Она представляла себе, как живет в одиночестве, свободная и независимая, в Синдон-Парке – она знала, что она даже не попытается задержать ее, если она решит уехать туда, – и чувствовала дрожь во всем теле.
По ее собственному решению их брак стал браком в полном смысле этого слова. Она доказала и себе, и мужу, что способна справиться с обязанностями герцогини. Они много общались. Она знала, что доставляет ему удовольствие в постели. И он ей тоже приносил удовольствие. Прошло слишком мало времени, чтобы определить, успела ли она забеременеть за этот месяц – обычное женское недомогание было у нее как раз перед свадьбой, и она не знала, когда наступит следующее. С другой стороны, он проводил с ней каждую ночь, кроме той, второй. Пожалуй, больше всего ей нравилось – хотя это и возвещало об окончании того, что ей так не хотелось заканчивать, – как его горячее семя изливается где-то очень глубоко в ее теле.
