Ирина Мельникова - Фамильный оберег. Закат цвета фламинго
Конь рядом забил копытом, зафыркал. На спуске к реке, петлявшем между берез и сосен, послышались грузные шаги. Кряхтя и что-то бурча под нос, подошел Сытов с красным от натуги лицом. Отмахиваясь от комаров одной рукой, поздоровался. На плече у него лежал сыромятный вьюк. Он с облегчением сбросил его на гальку и крикнул, обернувшись к леску на спуске:
– Выходь, Олена! Тута он!
Мирон с большим удивлением наблюдал, как из зарослей показалась молодая коренастая женщина с узлом в руках. Подхватив за край юбку, она резво перебирала ногами по тропе, мелькая белыми лодыжками. Лица, как он ни силился, не разглядел. Молодайка низко надвинула платок на лоб. Спустившись, она сверкнула глазами на Мирона, но не подошла, устроилась в стороне на сухой лесине, вынесенной на берег вешней водой.
Мирон молча перевел взгляд на Сытова.
Тот засуетился.
– Мирон Федорович! Тут тако дело, – он снял шапку и принялся мять ее в руках. – Это Олена! Може, помните? Исподнее постирать вам отправлял. Возьмите ее в стряпухи. Она женка крепкая! Сама за себя постоит! Ей что фузе [73] что лук со стрелой. Зверя в глаз бьет.
– Женок я не беру, – рассердился Мирон, – от них один разлад. А мне не надобно, чтоб служивые дрались из-за бабы.
Сытов скривился.
– Олена погоды не сделает. Зато вы всегда в пригляде будете! Постирать, покашеварить. Да и… – он хитро прищурился. – Мужику без бабы, что горшку без ухвата!
– Козьма Демьяныч, – оборвал его Мирон, – говори прямо, что задумал? На кой ляд мне твоя девка сдалась? Пользы от нее на грош, а мужики взбесятся, на лоскутья порвут и меня, и ее.
– Правда ваша, – погрустнел Сытов. – Моя энто девка, зазноба давняя. Тока Степанида пронюхала и грозит мя смертным боем забить, коль не отправлю ее из острога. Глянь-ка, что с утра сообразила! – И, повернувшись левым боком, показал глубокую царапину под ухом. – Грит, на вилы вас обоих вздерну! А она вздернет! Сил и ндрава хватит! Так что возьми Олену. Девка она справная. – И приблизившись почти вплотную, прошептал: – Сладкая, рачивая (страстная)! Али не помните?
Помните? Какое там! Мирон выругался про себя. Сытову он не слишком верил. Может, и впрямь от полюбовницы решил избавиться, но и догляду к нему приставить. Но какой прок от догляды, если поплывут они завтра за тридевять земель и неизвестно когда вернутся в Краснокаменск? Если вообще вернутся…
– Я тут кое-че принес в дорогу, – засуетился Сытов, приняв его молчание за согласие. – Муки полпуда, толокна фунта три, мясо воловье копченое, хлебов две ковриги… Тока рядом с собой посели, а то мужики ссильничают.
– Не могу я ее взять, – взмолился Мирон, стараясь не смотреть в сторону Олены. – Говорю же: распри из-за бабы пойдут, драки. Вся затея насмарку!
– А ты не бойся за меня, – подала голос Олена и, подхватив узел, подошла к ним. – Не возьмешь, и то славно! Обойдусь!
Сверкнув глазами из-под платка, она расхохоталась. А Мирон, как ни силился, не мог отвести взгляда от высокой груди и тонкой полоски белой кожи между платком и воротом рубахи. Боже, как давно у него не было женщины!
– Ладно, пойдешь с нами! – буркнул он. – Но с уговором: мужиков не задевать, глазами не играть!
– Можа, ее в мужицкое платье переодеть? – подал голос Сытов.
Но Олена захохотала пуще прежнего.
– Под каку рубаху и порты подобну лепоту прятать? – и приподняв груди, опустила их, смерив бесстыдным взглядом Мирона. – Мигом раскусят!
– Нет, переодевать не будем! – ответил Мирон и подумал, как рассердится Овражный, когда узнает про девку. Но ничего не мог с собой поделать, хоть и знал – отвратная баба Олена, бесстыжая, и, верно, не один Сытов ею всласть попользовался.
– Я туточки, на лодке побуду до зари, – Олена прищурилась, – сторожить буду. Ты не боись, я от хозяина таежного отбивалась, от медведушки, а от какова отметника и вовсе отобьюсь!
И выхватила откуда-то, Мирон даже не заметил, то ли из-под юбки, то ли из узла, длинный нож, остро заточенный на оба лезвия.
– Вишь, какая я! Просто так не дамся!
– Оставайся, – вздохнул Мирон, справедливо полагая, что утро вечера мудренее. Если Андрей взъярится, спровадить Олену будет легко. И пускай тогда Сытов заботится, как уберечь ее от ревнивой женки.
Подобрав подол и перебирая в воде белыми ногами, Олена забралась в дощаник. Забросила узел в камору, снова перебралась на берег и, не спросив помощи, заволокла вьюк с припасами на корму. Затем уселась на борту и, отмахиваясь березовой веткой от комаров, принялась болтать босыми ногами в воде, с вызовом поглядывая на Мирона. Но он не замечал этих взглядов и, словно оцепенев, не мог отвести глаз от ее крепкой фигуры, высокой груди, а когда девка нарочно задрала подол выше колен и, черпая ладонью воду, стала обливать ноги, приговаривая: «Ой, устали ноженьки по жаре да каменьям хаживати!», почти сомлел, покрывшись влажным потом.
Привел его в чувство голос Сытова:
– Ой, батюшки, кажись, Андрюшка сюды наяривает. Прячься, Олена! Давай в камору!
Но было поздно. Овражный заметил девку.
– Што, Козьма Демьяныч, – подошел он, криво улыбаясь, – шалаву нам свою подкинул? А как мы ее делить будем?
– Она стряпухой пойдет, – заметил Мирон угрюмо.
– Знамо дело, стряпухой. – Андрей, не снимая сапог, зашел в воду, махнул через борт. Олена, приоткрыв влажные губы, снизу вверх смотрела на него.
Овражный схватил ее под мышки, резко поставил на ноги. И принялся хватать за грудь, бедра, тискать, мять девку, словно кусок глины. Она взвизгивала, похохатывала, но не вырывалась. Платок спал с головы, коса упала на спину. Не обращая внимания на Мирона и Сытова, Олена закидывала назад голову, показывая белую тонкую кожу шеи. Андрей хватал ее губами…
Мирон почувствовал, как кровь прилила к лицу.
– Брось! – рявкнул он. – Брось девку!
Овражный оглянулся. Глаза его сверкнули. Он оттолкнул Олену, и она упала спиной на борт, вскрикнула. Но есаул даже не посмотрел в ее сторону. Снова перемахнул через борт, прошлепал по воде. Остановился перед Мироном, покачиваясь с пятки на носок.
– Ух, спелая девка! Съел бы, косточек не оставил!
Олена, встав на колени, обернула косу вокруг головы, повязала платок и присела на корме, сложив руки на коленях и потупив взгляд. Со стороны посмотреть – само смирение, и только пунцовевшие щеки выдавали – девка разогрелась не на шутку.
– Пошли уже, – сказал Мирон, потянув Играя за повод. – Нашел себе забаву! Одна баба на всех, забьют нас служивые! Взбунтуются!
Андрей хмыкнул, скривился.
– Пошли! – И, оглянувшись, погрозил Олене кулаком. – В камору лезь! Ночью кого приветишь, узнаю! Утром без головы останешься!
