Хелен Хамфриз - Путешествие безумцев

Изабель решила положить младенца у ног коленопреклоненной Марии, которая держала бы над ним свои ладони воздетыми в молитвенном жесте.

В этом случае младенец воспринимался бы как основание треугольной композиции, а вершиной ее служил бы капюшон на голове Мадонны.

– Будет казаться, что я его уронила и он разбился насмерть, – спорила Энни.

В студии было жарко, и ей стало нехорошо от жары и усталости.

– Ты поражена видом божественного младенца, – возразила Изабель, глядя через камеру.

– Потому что я его уронила и он сломал себе шею. Простите, мэм, я больше не могу.

Дав себе волю, Энни откинулась и рассмеялась. Аделина проснулась и заплакала.

– Хорошо-хорошо, – согласилась Изабель, отрываясь от камеры. – Сделаем перерыв.

Энни откинула капюшон с головы.

– Давайте прогуляемся, – предложила она.

Они вышли в сад. Энни держала маленькую Аделину на плече, чтобы и она могла хорошо видеть окружающее. Опавшие яблоки пахли сладко, как прошедшая жизнь, но под их сладковатым духом угадывался привкус гнили. Изабель вспомнила, как однажды пыталась построить из плодов натюрморт, оказавшийся безжизненным, как само это слово.

Они прошли по саду молча, вдыхая запах побитых морозом плодов. Изабель ласково погладила кору знакомых яблонь. «Люблю ли я еще бога, как любила его прежде? – думала Энни. – И что я вообще знаю о любви? Действительно ли Тэсс любит Уилкса? Что человек чувствует, когда одна плоть вот так соединяется с другой?»

Энни получше устроила маленькую Аделину у себя на плече.

«Действительно ли я люблю тебя? – думала она, глядя вслед идущей впереди Изабель. – И где проходит граница между любовью и признательностью? И что такое любовь вообще? Может быть, под этим словом мы понимаем не одно, а сразу много разных чувств?»

– В чем дело, почему ты остановилась? – спросила Изабель, возвращаясь к ней.

– Ребенок тяжелый, я устала его нести, мэм.

Возьмите его вы.

– Нет, – ответила Изабель. – Я не могу. Промерзшее яблоко сорвалось с ветви и со стуком упало, словно разбитое сердце.

«Пожалуй, я могла бы стать Мадонной, – подумала Энни, и необычайная уверенность и покой вдруг снизошли на нее. – Если во что-то веришь, что-то любишь, то сможешь сделать реальностью свою любовь и веру. Теперь я поняла: моя воля – это его воля».

– Мэм, – повторила Энни настойчивее, – я хочу, чтобы вы взяли ребенка.

И, ни слова не говоря, Изабель взяла ребенка на руки.

Оторвавшись от стола, Эльдон увидел, как его жена и горничная медленно проплыли под его окном. Горничная была в плаще Мадонны и несла ребенка на плече. Свернув направо по дорожке, они углубились в сад, и он перестал различать их темные фигуры на фоне деревьев; только личико ребенка неразборчиво белело на фоне темноты, как свет далекого маячка.

Эльдон вернулся к работе. Он уже заполнил своим каллиграфическим почерком несколько листов, но это было не все, ему необходимо было изготовить еще несколько писем. Все они предназначались разным адресатам, но начинались одинаково: Имею честь обратиться к Вам по поводу одной молодой женщины, находящейся в настоящее время в числе моей прислуги. Ее имя Энни Фелан…

– Я буду по ней скучать, – сказала Изабель, когда пришло время возвращать малышку Аделину ее законному родителю.

– И я тоже. – Энни была занята тем, что переодевала девочку из свивальника младенца Иисуса в ее обычные вещи.

Изабель пощекотала пухленькие ножки малышки, и та издала звуки, которые они с Энни сочли выражением полнейшего восторга.

– Совершенное создание, – сказала Изабель.

– Господне создание, – ответила Энни.

– Создание звонаря, – сказала Изабель. – Неси ее к отцу, я уже с ней попрощалась. Вот, – добавила она, когда Энни закончила, и передала ей фотографию, – это для Уильяма.

На этой фотографии младенец, лежащий в яслях, выглядел как-то по-особенному свято.

– Вот еще. – Изабель отсчитала монеты. – И добавь благодарность от меня.

С поклоном приняв деньги, Уильям внимательно разглядывал фотографию – сразу было видно, что он ее понял и оценил.

– Могу одолжить вам корову, мисс, по сходной цене, – вдруг предложил он.

– Но зачем нам может понадобиться корова, Уильям? – удивилась Энни.

– Ведь это же хлев, где родился Иисус, мисс? – объяснил звонарь. – По преданию, там стояли животные – осел и вол, – они среди зимы согревали младенца Иисуса своим дыханием. У нас в церкви как раз есть такое изображение – мы выносим его на Рождество. Осла, конечно, у меня нет, мисс, но могу предложить вам корову.

– Мы ждем вашего старшего мальчика, Уильям, как договорились, завтра утром, – сказала Энни. – Спасибо и до завтра.

– Подождите, мисс, – воскликнул звонарь. – У меня есть еще коза. И молочный поросенок. А что вы скажете о паре гусей?

Старшему сыну звонаря было лет пять. Звали его Гус – слишком сильное имя для такого нежного создания.[4]

– Он очень непослушный, мисс, – заранее предупредил Уильям. – Слушайся мисс, – сказал он сыну, резко повернулся и ушел, не проявив и капли той нежности, с какой прощался с дочерью.

Мальчик выглядел испуганным. Было очевидно, что отец толком ничего не объяснил ему. Энни сразу стало жалко малыша. К тому же его застенчивость вряд ли понравится Изабель.

– Хочешь есть? – спросила она Гуса.

Он молча кивнул.

– Тогда пойдем на кухню, я дам тебе чаю с пирогом.

Взяв его за руку, Энни отвела его на кухню.

Кухарка была там и занималась своими обычными делами. Вот уже две недели – с того памятного званого обеда, – как их отношения с Энни испортились и былая сердечность более не восстанавливалась.

Энни усадила Гуса на табуретку. Болтая под столом ногами, он озирался, как птица вертя головой во все стороны. В новом месте ему все было интересно.

– Ты понимаешь, зачем ты здесь? – спросила Энни.

Он отрицательно замотал головой.

– А разговаривать ты умеешь?

Мальчик кивнул.

– Ну ладно, – улыбнулась Энни. – Можешь молчать, если хочешь.

– Вот тебе. – Кухарка с громким стуком небрежно поставила на стол кружку и тарелку с куском пирога.

– Спасибо, – поблагодарила ее Энни.

– Ешь, – сказала она ребенку. – Потом мы пойдем в студию миссис Дашелл – это такой дом, сделанный весь из стекла. Ты когда-нибудь видел дом из стекла?

Мальчик опять замотал головой, кусая пирог.

– Там ты будешь представлять мальчика, а я – твою маму. А потом мы придем сюда и пообедаем. Хорошо?

– Хорошо, – ответил Гус.

– Ну вот и договорились, – сказала Энни, радуясь, что хотя бы в общих чертах разъяснила ему, чего от него хотят.