Альбер Бланкэ - Война амазонок
– Бланк?
– Да, я не имею времени заполнять его. Гроза приближается, и я не хочу принести себя в жертву без всякой пользы для вас.
Королева посмотрела прямо ему в глаза, скорее по привычке, чем по желанию, уступила неопределенным надеждам и поставила свою подпись на бумаге, которую ей подложил разжалованный министр.
– Кстати, – сказал Мазарини в раздумье, – не мешает пометить бумагу вчерашним числом, недурно будет, если вы сами напишете это вашей рукой.
Анна Австрийская повиновалась; в ее глазах выразилось живейшее любопытство, но кардинал любил всегда устраивать сюрпризы и, как бы, не замечая желания королевы, продолжал:
– Если б герцог Орлеанский дрожал, говоря с вами, то я еще мог бы опасаться, потому что это значило бы, что его подстрекают советники, но он приказывает и говорит: я хочу! Следовательно, нам нечего тревожиться, он у меня в руках. Они сами, как говорят, боятся уличных бунтов. Это правда. Если я останусь в Париже, возмущения хватит на три дня, но я сейчас уеду, и мой отъезд будет сигналом к народной ярости. Вы увидите, что, уезжая, я оставлю за собой более чем возмущение – я оставлю народную войну.
Глава 24. Не всегда порок торжествует
Два дня прошло со времени падения Гонтран-Жана д’Эра в бездну подземной тюрьмы. Бледный, истомленный, голодный, несчастный юноша влачил жизнь в этой зловонной яме, откуда, как из адских бездн, изгнана была надежда.
Напрасно он наполнял своими криками длинную, узкую, зловонную трубу, где мог только ползать на четвереньках; напрасно протягивал он руки сквозь железную решетку, испуская пронзительные вопли. Его голос, заглушаемый каменной горой над ним, и глубиной и крутизной рвов, куда проникал лишь слабый свет, не возбуждал человеческого отклика.
У Гонтрана в этом бедственном положении была шпага на боку и два пистолета на перевязи: много раз он уже задавал себе вопрос: не лучше ли будет самому прекратить свое мучение и покориться смерти? Но мысль, что его тело достанется на снедь отвратительным гадам, жителям подземной тюрьмы, и христианская забота о душе своей удерживали его руку.
Иногда луч надежды мелькал в его душе: он вспоминал свое первое падение в подвал «Красной Розы», когда он сам и другие свидетели считали его мертвым.
Часто он ползал от устья подземного прохода опять к колодцу и старался привыкнуть к мраку – нет ли на стенах какого-нибудь тайного средства к освобождению? Но эта надежда тотчас же разрушалась при мысли о том, что для несчастных, осужденных на такую смерть, не для чего было оставлять средства к спасению.
Вдруг он догадался, каким образом доставить себе возможность видеть в этом мраке. Он подполз к наклонной окраине колодца и, подняв вверх один из заряженных пистолетов, выстрелил. Пуля пошла в сторону и где-то засела. Он выстрелил другой раз – и не напрасно. Не обмануло его хорошее знание лотарингских замков, воздвигнутых феодальными властелинами: он понял, что в трех или четырех футах над его головой находится узкая дверь в стене.
Из этого отверстия властелин замка при свете факела удовлетворял свое алчное любопытство – успешно ли подействовала его месть. Гонтран предался мысли, как бы ему выбить эту дверь.
Несмотря на свою слабость и изнеможение, он принялся выкапывать один из камней окраины. На какую попытку не решается человек, когда дело идет о жизни, когда брезжит надежда, что необыкновенное усилие сможет отдалить страшный час!
Камень был так крепко вмазан, что острие шпаги в этой работе притупилось. Он думал было сломать шпагу до рукоятки, чтобы иметь более удобное орудие, но его удержала мысль, что при выходе из этой трущобы придется иметь дело не с отвратительными гадами, бегущими от него, а с людьми и что тогда добрая шпага будет полезным помощником.
Не теряя мужества, Гонтран работал, и после часового настойчивого напряжения ему удалось сдвинуть камень с места. Завладев камнем, он стал отдыхать, крайняя слабость овладела им. В тонкой струе ручья, протекавшего у его ног, он освежил свои горячие и ослабевшие руки.
Отдохнув и вооружившись камнем, он принялся колотить им в нижнюю часть двери и в скором времени увидел, что гнилое дерево стало подаваться и отделяться от железной оправы. Но на верхних петлях дверь держалась крепко, действие его ударов не распространялось так высоко.
Гонтран направил все свои усилия против дерева, и ему удалось пробить довольно большое отверстие, такое, что он мог просунуть туда голову.
Бедняга еще раз должен был отдыхать. Он благодарил Бога, что не предпринял своей работы раньше. Кто знает, не подходил ли кто прежде к этой двери, чтобы удостовериться в мертвой тишине живой могилы?
Собравшись с силами, Гонтран опять принялся за работу; мало-помалу отверстие увеличивалось. С каждой щепкой, вылетавшей от удара камнем или острием шпаги, у Гонтрана вырывался глубокий вздох радости.
Наконец отверстие так увеличилось, что Жан д’Эр не стал уже терять времени, чтобы собираться с силами; нетерпение не давало ему покоя, и он полез. Со шпагой в одной, с пистолетом в другой руке он вступил в новое подземелье, такое же темное, как и первое.
Ощупью продвигался он вперед, шаг за шагом, и постукивая шпагой о стены. Оказалось, он попал в узкий потайной ход. Еще тридцать шагов, и нога его наткнулась на большой камень. Гонтран наклонился и вскрикнул от радости – первая ступенька витой лестницы!
Отважно он поднимался в темноте наверх; он прошел уже несколько поворотов, и вдруг отдушина, или слуховое окно, забрезжила отрадным светом. В душе его просияла надежда: с каждым шагом становилось светлее; он прошел более восьмидесяти ступенек.
Перед его глазами была маленькая дверь; он приложил к ней ухо: ни малейшего шороха, который показывал бы присутствие живого существа. Он тихо поцарапал дверь пальцами, не получая ответа, решился постучать.
В ту же минуту послышался за дверью женский голос.
– Кто там? – спросили робко, со страхом.
Жан д’Эр не отвечал, потому что не знал, до какой степени его имя может внушить доверие; однако он рассудил, что женщина – будь она госпожой или служанкой – сжалится над его бедственным положением, и потому, собравшись с силами, постучал сильнее прежнего.
– Кто там? – повторил голос.
– Именем Бога, прошу вас, отворите полумертвому человеку.
– А я узница.
– Так вы не в состоянии мне отворить?
– Нет, но если и вы находитесь в несчастье, то мы можем соединить наши усилия для сопротивления.
– О! Какое у вас мужественное сердце! – воскликнул Гонтран, воодушевившись ее словами. – Позвольте мне выбить дверь?
– Попробуйте.
Но несчастный слишком понадеялся на свои силы: напрасно налегал он плечом на дверь, дубовые доски не поддавались.
