Джулия Куинн - Романтическая история мистера Бриджертона
Она была Пенелопой. Она читалась, как открытая книга.
Он знал ее. Он почти всю жизнь знал ее.
А теперь, оказывается, что он вообще ее не знал.
– Да, - в конце концов, ответила она. - Знаешь, это одна из церквей Урена, одна из тех, что он сделал после Большого пожара, они построены в Лондонском Сити, а эта - моя любимая. Мне так нравиться ее шпиль. Тебе не кажется, что он похож на свадебный пирог?
(father Christopher Wren (отец Кристофер Урен) - После Большого лондонского пожара Кристофер Урен переделал 50 церквей, включая церковь святого Павла, святого Михаила и святой Невесты. Он - автор проектов Королевской биржи и Букингемского дворца. - прим. переводчика)
Она была слишком болтлива. Всегда странно, когда кто-то так беспрерывно лепетал, как она. Это подразумевало, что она пытается что-то скрыть. Понятно было, что Пенелопа пытается что-то скрыть, но высокая скорость ее слов, говорила о том, что ее тайна чрезвычайно важная.
Он уставился на нее в течение долгого времени, чтобы помучить ее, затем резко спросил:
– Ты думаешь, именно поэтому я здесь?
Ее лицо пошло пятнами.
– …свадебный пирог, - попыталась продолжить она.
– О! - взвизгнула она, щеки ее заполыхали, - Нет! Нет-нет! Это просто… Я хотела сказать, что это церковь для писателей. И издателей. Я так думаю. Насчет издателей, это так.
Она пыталась выкрутиться, и она знала, что она неудачно пытается выкрутиться. Он видел это в ее глазах, ее взволнованных жестах, в тот момент, когда она говорила.
Но она все же пыталась, продолжала пытаться поддерживать свою отговорку, но он лишь сардонически смотрел на нее, так, что она продолжала:
– И я уверена, писателей, тоже.
И затем, неожиданно торжествующе просияв, правда затем она разрушила все впечатление, судорожно сглотнув, она закричала:
– Ты писатель!
– Ты говоришь, это моя церковь?
– Э…- она бросила взгляд налево. - Да.
– Отлично!
Она сглотнула.
– Что?
– О, да, - медленно сказал он, намериваясь испугать ее.
Ее глаза снова дернулись в левую сторону… прямо к той скамье, где она спрятала свою корреспонденцию. Она так хорошо до сих пор избегала взгляда в сторону инкриминирующего свидетельства, что он почти гордился ею.
– Моя церковь, - повторил он, - Что за милое понятие.
Ее глаза стали круглыми, и в них появился страх.
– Я боюсь, не понимаю тебя.
Он с задумчивым видом, почесал себе подбородок.
– Я полагаю, я хотел бы попробовать, что, значит, быть молящимся.
– Молящимся? - пискнула она, - Ты.
– О, да.
– Я… ну…хорошо…Я…Я…
– Да? - спросил он, начиная наслаждаться этим представлением. Он никогда не был сердитым и серьезным типом. Он даже не знал, что теряет от этого. Было что-то довольно приятное в создание и созерцании ее поеживания и ерзанья.
– Пенелопа? - продолжил он, - Ты ничего не хочешь мне сказать?
Она сглотнула, испуганно глядя на него.
– Н-нет.
– Хорошо, - вежливо улыбнулся он. - Тогда я прошу дать меня совсем немного времени, чтобы я мог кое-что сделать.
– Прошу прощения? - не поняла она его.
Он шагнул от себя вправо.
– Я в церкви. Я полагаю, я могу помолиться?
Она шагнула от себя влево, и снова встала напротив его. - Прошу прощения?
Он слегка наклонил голову.
– Я сказал, что хочу помолиться. Это не было ужасно сложное предложение.
Он заметил, что она сильно напряглась, но не полезла в его ловушку. Она попробовала улыбнуться, но ее челюсть была чересчур напряжена, и он мог поклясться, что она в течение минуты скрежетала зубами.
– Я никогда не думала, что ты такая религиозная личность, - сказала она.
– Нет, - он подождал ее реакции, затем добавил, - Я намериваюсь помолиться за тебя.
Она судорожно сглотнула.
– За меня? - пискнула она.
– Потому что, - продолжал он, неспособный удержаться от подъема в голосе, - к тому времени, когда я помолюсь, молитва будет единственной вещью, которая сможет спасти тебя!
С этими словами он сдвинул ее в сторону, и зашагал туда, где она спрятала свой конверт.
– Колин! - завопила она, побежав отчаянно вслед за ним. - Нет!
Он выдернул ее конверт из кармашка для молитвенника, даже не смотря на него.
– Ты не хочешь, сама сказать мне что это? - потребовал он. - Прежде чем, я сам взгляну, ты сама скажешь мне или нет?
– Нет, - ее голос сломался на этом слове.
Его сердце ухнуло в груди, когда он увидел выражение ее лица.
– Пожалуйста, - умоляла она его, - Пожалуйста, дай это мне.
И затем, когда он сердито и неумолимо уставился на нее, она тихо прошептала:
– Это мое. Это тайна.
– Тайна, такая же ценная, как твое благополучие и благосостояние? - почти проревел он, - Тайна, такая же ценная, как твоя жизнь?
– О чем ты говоришь?
– Ты хоть понимаешь, как это опасно для женщины, одной находиться в Лондонском Сити? Одной в таком месте?
Все, что она сказала, были слова:
– Колин, пожалуйста.
Она почти достигла конверта, все еще находящегося вне пределов ее досягаемости.
И внезапно, он не знал, что с ним случилось. Это был не он. Эта безумная ярость, эта злость - просто не могли быть его чувствами.
И все же были.
Но ужаснее всего было… осознание, что это именно Пенелопа сделала его таким. И что же она сделала? Одна путешествуя через весь Лондон? Он был сильно раздражен тем, что она совсем не волновалась о собственной безопасности, но бледнело по сравнению с яростью, которую он чувствовал из-за ее тайны.
Его гнев был полностью неоправдан. У него не было никаких прав на Пенелопу, и он не мог ожидать, что она раскроет ему все свои тайны. У них не было обязательств перед друг другом, не было ничего кроме довольно приятной дружбы и одного единственного волнующего поцелуя
Он бы конечно не разделил с ней свою тайну, касающуюся ведения собственного дневника, если бы она сама не наткнулась на него.
– Колин, - прошептала она, - Пожалуйста… не делай этого.
Она видела его тайные записи. Почему же он не должен видеть ее записи? У нее есть возлюбленный? Было ли это ерундой, потому что совершенно очевидно, что она никогда прежде не целовалась - ерундой? Боже, этот пожар, разгорающийся в его груди… ревность?
– Колин, - задыхаясь, сказала она снова.
Она положила свою руку сверху на его, стараясь не дать ему открыть конверт. Не силой, просто своим прикосновением.
Но, уже не было способа… не было способа, который смог бы остановить его в этот момент. Он умер бы, если бы оставил этот конверт нераскрытым.
И он разорвал его.
Пенелопа вскрикнула, ее крик больше походил на плач, и выбежала из церкви.
Колин начал читать.
А затем он опустился на скамью, бледный и бескровный, затаив дыхание.
– О, Боже, - прошептал он, - О, Боже.
