Пенелопа Уильямсон - Сердце Запада
Клементина остановилась на веранде, чтобы насладиться красотой убранства. Плетеное кресло-качалка с подушкой в голубых цветах. Разноцветный витраж над дверью, отбрасывающий радугу на покрытое белой краской дерево. На окнах висели изящные кружевные занавески, а к стеклам были прилеплены разглаженные листья папоротника. На мгновение взгляд Клементины встретился с глазами Ханны Йорк, а затем жена Гаса последовала за красными кисточками в дом греха.
Внутри воздух был прохладным и пропахшим духами с ароматом лилии. У Клементины появилась возможность мельком заглянуть в гостиную через зеленую бисерную занавесь: плотные винного цвета бархатные шторы под ламбрекеном с кисточками, обитый золотой парчой диван с закругленной спинкой, ковер, на котором было изображено древо жизни. Клементина последовала за миссис Йорк по лестнице наверх, а затем по коридору, оклеенному красными обоями и освещенному парой масляных ламп с бахромой. Внутри нее заворочались воспоминания о других домах, о другой жизни. Об удобствах и роскоши, от которых она убежала, не понимая в полной мере, от чего отказывается.
– Она здесь, – сказала миссис Йорк, и Клементина вздрогнула.
Женщины вошли в маленькую спальню, где ощущался запах камфары и нюхательной соли, поверх которых витал болезненно-сладкий дух разложения. Мертвая девочка лежала на простой железной кровати под стеганым одеялом, разрисованным мелкими разноцветными васильками. Маленькая золотоволосая головка едва создавала вмятину на кружевной подушке. В комнате было тихо, за исключением тиканья напольных часов и шипящего скрипа кресла-качалки, чьи изогнутые полозья колебались взад-вперед, взад-вперед на голом сосновом полу.
Миссис Йорк опустилась на колени перед женщиной в кресле-качалке и неловко погладила по ноге. Мать усопшей закрывала лицо руками.
– Сафрони. Я привезла миссис Маккуин. Она любезно согласилась сделать фотографию маленькой Пэтси.
Женщина издала сдавленный хныкающий звук. Огромный ком жалости застрял в горле Клементины. Она повернулась к ребенку на кровати.
Солнечный свет лился сквозь кружевные занавески на окне и преломлялся рубиновым стеклом лампы, стоящей на дамском столике рядом с кроватью. Свет придавал щечкам малышки румянец жизни. Такая красивая девочка, и казалось невозможным…
Клементина ощутила головокружение и тошноту, вроде той, что почувствовала, поев земляники. Она не знала, не понимала в полной мере, каково это. Раньше она сострадала бы женщине в ее потере, но отстраненно, как посторонняя. А сейчас ее остро пронзила боль осиротевшей матери. «Как она это выносит?» – задалась вопросом Клементина. Как такое возможно вынести?
Она глубоко вдохнула ртом, осматривая комнату. Если отодвинуть в сторону занавески, то два больших окна дадут достаточно света, и не придется жечь магниевую проволоку, которая придаст образу унылый и мрачный вид. Это изображение должно создавать впечатление нежности и мягкости. Клементина не хотела, чтобы на фотографии малышка выглядела мертвой – нет! – пусть кажется живой и мирно спящей.
Дрожащий голос затянул колыбельную, скрипя как ржавая цепь.
Клементина повернулась и от ужаса чуть не ахнула вслух. Мать девочки опустила руки и подняла голову, и ее лицо… ее лицо было ужасно изуродовано татуировками, похожими на бегущие ото рта вниз по подбородку темно-синие капли слез.
Сафрони качалась, пела и плакала. Ханна Йорк встала с колен и шагнула вперед.
– Вам потребуется помощь? – Она указала на саквояжи у ног Клементины.
Та моргнула и гулко сглотнула.
– Нет, нет, спасибо. Я справлюсь. «О, Боже, – подумала она. – Ее лицо. Ее бедное лицо».
Клементина с трудом заставила себя не смотреть на несчастную, избегая непростительной грубости.
– Я сделаю ферротипию, чтобы вы закрепили фотографию на надгробии, – сказала Клементина миссис Йорк, принимаясь устанавливать фотоаппарат и переносную темную палатку. А Сафрони все качалась и пела, качалась и пела. – И бумажный снимок, который можно всегда держать при себе. О, зачем же она такое сотворила со своим лицом?
– Это не она. Индейцы.
Голова Клементины от ужаса дернулась.
– Команчи выкрали ее из обоза еще ребенком. И продали племени мохаве, в чьих традициях наносить татуировки на подбородки и руки девочек, прокалывая кожу заостренными костями и втирая в раны краску. Полагаю, они считают это красивым. – Ханна изучающе вгляделась в лицо Клементины, словно не решаясь продолжить рассказ. А Сафрони по-прежнему пела и качалась, забывшись в страшном горе. Ханна понизила выразительный голос. – Прежде чем продать ее, команчи проделали то, что они называют «пустить по степи». Полагаю, даже леди вроде вас может догадаться, что это значит.
Клементина кивнула. О, да, она догадывалась.
– Один из воинов мохаве взял ее в качестве своей скво. Когда наши солдаты спасли ее, они убили его и рожденного от него ребенка. Проблема в том, что она любила своего мужчину, пусть и индейца, и ребенка, конечно же, тоже. После всего семья Сафрони не приняла ее назад. Родные отказались от нее, посмотрев на ее лицо и услышав, что с ней произошло.
– Но это же совсем не ее вина, – сдавленным голосом возроптала Клементина. Не в силах удержаться, она посмотрела на скорбящую мать, на ее изуродованное лицо. Неправильно, что на долю одной женщины выпало столько страданий.
– Невиновность ничего не меняет, – тихо сказала миссис Йорк. – Любая девушка, которая ляжет с дикарем, по своей воле или нет, вернется домой с клеймом шлюхи. На ней никто не женится, никто не наймет ее продавать шляпы или прислуживать за столами в приличных заведениях. Посмотрите на Сафрони и скажите, что тут можно поделать.
Но Клементина больше не стала разглядывать поющую, качающуюся в кресле женщину с ее загубленным лицом и загубленной жизнью. Она взглянула на Ханну Йорк. Краска залила нарумяненные щеки Ханны. Она резко качнула головой и поднесла палец к носу Клементины, словно собираясь отругать ее.
– О, нет, не нужно. Не приписывайте мне чувства, которых у меня нет. Я не спасительница чьих-либо жизней. Сафрони выполняет такую грязную работу, на какую не согласится никто другой. И я беру один доллар из трех за каждый ее поход в мою заднюю комнату. Кем бы Сафрони ни была, когда только покинула лагерь индейцев, сейчас она шлюха и только. Засим, милочка, можете чертовски хорошо усвоить, какая я на самом деле.
– Я знаю, какая вы, миссис Йорк, – спокойно сказала Клементина.
