Джулия Лонг - Ловушка страсти
«Проклятие! Что за человек!»
Она опустила штору и продолжала стоять на месте, словно могла видеть сквозь нее. Сердце сильно забилось, кровь начала пульсировать в ушах, но ее движения стали так порывисты, как будто ее преследовали.
Женевьева просунула руки в рукава темно-коричневого, отороченного мехом плаща и обернулась. Ее взгляд замер на циферблате часов.
Было уже за полночь.
Она быстро тихонько сбежала по черной лестнице, держа в руках туфли, и открыла дверь.
Было не очень холодно, но изо рта Женевьевы вырывались белые облачка пара. Она в растерянности остановилась перед герцогом.
— Добрый вечер, мисс Эверси. Присаживайтесь, прошу вас. Сегодня звезды особенно прекрасны, ослепительны, словно их промыл дождь.
Герцог говорил тихим голосом, как человек, который в полночь прячется в саду. Но в нем не было ни капли торжества.
Женевьева колебалась.
Он похлопал рукой по скамье, приглашая ее сесть.
Она села рядом с ним. Даже сквозь плащ Женевьева ощутила холод камня. Она спрятала руки в широкие рукава, чтобы согреться, упрямо опустила голову и принялась разглядывать ноги, вместо того чтобы последовать приглашению герцога любоваться звездами.
Внезапно она вскинула голову, словно от резкого звука.
Герцог пристально смотрел на нее. Он не отвернулся и не стал притворяться, будто в его взгляде не сквозит восхищение. Он пожирал ее глазами, представлял, что он хотел бы с ней сделать.
Уголок его губ приподнялся в ленивой довольной усмешке.
Дьявол. Женевьеве казалось, она видит в его глазах отражения созвездий. Когда мужчина смотрит таким взглядом, девушка способна потерять голову и забыть, где находится, забыть, кто она и кто он.
— Почему вы не торжествуете? — капризным шепотом спросила она.
— Торжествую? С чего бы это? Я подумал, вы пришли полюбоваться звездами, — с упреком ответил герцог. — Я очень рал вас видеть. Мы в вашем саду, в доме вашего отца, где любой может нас увидеть, если выглянет в окно.
Он что, играет с ней?
От смущения и разочарования Женевьева не знала, что ответить.
Герцог тихо рассмеялся, с печальным видом покачивая головой:
— Какой у вас разочарованный вид, честное слово, мисс Эверси!
Подлец! Что ж, отлично, она будет смотреть на эти проклятые звезды.
— Ха-ха! — фальшиво рассмеялась Женевьева и устремила взгляд в небо. — Конечно, вы правы. Ночь чудесная. Не говорите глупостей. Как можно испытывать разочарование, если на небе такие звезды…
Внезапно руки герцога начали поглаживать ее бедро так просто и непринужденно, словно он сделал вдох или потянулся.
Женевьева не закончила фразу, перестала думать, перестала дышать.
Наконец сделала дрожащий выдох.
На бедре не было ничего, кроме платья и поддерживающих чулки подвязок, и от прикосновения ладоней герцога к тонкому шелку платья ее кожа загорелась. Каждый крошечный волосок встал дыбом, словно упиваясь таким вниманием к себе. Женевьеве казалось, что все ее тело пылает, как в огне, или, вернее будет сказать, плавится.
Герцог медленно-медленно поглаживал ее ноги.
Боже! Женевьева открыла было рот, чтобы напомнить ему, что они договаривались только поцеловаться.
Вместо слов получилось нечто среднее между всхлипом и вздохом.
— Вы правы, — ласково согласился герцог.
Женевьева могла бы рассмеяться, но ощущение было слишком новым и захватывающим, от прикосновения рук герцога, ласкового поглаживания его пальцев ее охватило острое желание. И все ее тело, каждая клеточка мозга упивались этим ощущением, поэтому она была не в состоянии говорить. Она с трудом удерживала ноги сомкнутыми, чтобы не раздвинуть их в стороны, словно приглашая его. Было ли холодно? Они в доме или в саду? Женевьева сосредоточилась только на его прикосновении.
— Я бы никогда не посмел разочаровать вас, Женевьева, — произнес он хрипловато-нежным шепотом, который разжег ее фантазии точно также, как его пальцы обжигали ее кожу, делая невероятное возможным.
Руки герцога подкрались к низу ее живота и замерли. Лоно Женевьевы сладко заныло и сжалось.
Герцог был так близко, что она ощущала жар его тела, окутывавший ее, словно второй плащ. И теперь, когда все кости в ее теле будто растаяли — Женевьеве хватило сил сообразить, что произошло это слишком уж быстро, — у нее не оставалось выбора, кроме как прильнуть к нему.
Губы герцога приближались к ее лицу, и она вскинула голову.
Женевьева вздохнула с облегчением: можно было подумать, они целовались множество раз, будто поцелуй был столь же естественен для нее, как дыхание. Конечно, тон задавал герцог. Этот поцелуй был невыразимо прекрасным, его губы прикоснулись к ее губам легко, словно крылья бабочки, чтобы открыть ей целый мир новых ощущений и наслаждений. От одного лишь касания его губ все ее тело загоралось огнем.
— Мех, — одобрительно пробормотал он, не разрывая поцелуя и поглаживая оборку плаща.
Его руки скользили по бедрам Женевьевы, по ее щекам, талии, с таким сладострастием касаясь каждого изгиба ее тела, словно он хотел сказать: «Ты женщина. Разве не видишь? Ты создана для этого».
Как опасно!
Женевьева знала, что делать. Вернее, знало ее тело. Она обхватила руками голову герцога, запустила пальцы в его мягкие, холодные волосы, потом легко коснулась его замерзших ушей, и ей вдруг захотелось согреть их.
Он вздохнул, когда ее руки скользнули по его шее. Женевьеве понравился этот вздох.
Герцог был таким большим и сильным, намного сильнее ее, и ей нравилось испытывать перед ним благоговейный страх и чувствовать себя защищенной.
Наверное, было неловко сидеть, изогнувшись в немыслимых позах на скамье, но Женевьева не испытывала неудобства: от жара и желания ее тело стало каким-то особенно гибким и податливым. Ей нравилось прикосновение больших теплых ладоней герцога к ее плечам, легкое игривое поглаживание обнаженной кожи над треугольным зашнурованным вырезом платья, он словно дразнил ее, что вот-вот развяжет шнуровку. Все опьяняло ее: крепкое мужское тело и нежное поглаживание, колкое прикосновение щетины к ее гладкой щеке, его холодная кожа и горячие, бархатные требовательные губы.
Герцог тихо заурчал.
— Прямо как барсук, — не удержалась Женевьева.
— Ласкательные имена, моя белочка?
Женевьева рассмеялась.
— Ш-ш, — предостерег он, — ни одному мужчине не понравится, если над ним будут смеяться во время поцелуя.
Теперь губы герцога нежно коснулись ее уха, спускаясь все ниже, к шелковистой коже под подбородком. От каждого его прикосновения Женевьеву окатывала волна жара, пока она вся не загорелась, дрожа на ветру, как пламя свечи.
