Симона Вилар - Паладин
Ночь была теплой, и если Ричард и кутался в накидку, то только из желания остаться незамеченным. Но тщетно — его узнавали. Крестоносцам уже было известно, что их великий предводитель имеет привычку пройтись по лагерю, а его рослую статную фигуру они давно научились узнавать. Но радовались ли они ему, как ранее? Ведь, что бы ни решалось на совете, для простых крестоносцев вся ответственность лежала на главе похода — Ричарде Львиное Сердце.
Обычно простые воины устраивались стряпать у костров. Над огнем на перекладинах, опиравшихся на скрещенные копья, воткнутые острием в землю, подвешивали котлы, и так получались треножники, на которых готовилась пища. Здесь же забивали быков, баранов, овец, мясо которых разделывали на большие куски и жарили, насадив на длинные вертела. По крайней мере люди не голодали: Обри де Ринель справлялся с задачей поставки продовольствия, и от Яффы до Бетнобля по Дороге Паломников то и дело гнали целые стада, да и окрестные жители уже не бросали свои жилища при приближении войска, так что было откуда пополнить провиант.
У одного из костров узнали проходившего мимо короля Англии. Он услышал, как кто-то громко сказал на французском:
— Выпьем же за главу нашего похода — за короля Ричарда Львиное Сердце! И за отвагу, какая когда-то жила в этом сердце.
Слова хлестнули, будто кнутом. Они упрекали его в нерешительности! Едва ли не в трусости!
Ричард резко повернулся и, выйдя на свет, сорвал с головы капюшон. Кого он думал так поразить? Произнесший тост крестоносец только осклабился.
— Силы небесные! Сам Плантагенет! Кто бы мог подумать!
Говоривший был здоровенным детиной, длинным, белобрысым; его маленькие глазки сидели у самого перебитого носа, лицо от загара казалось темным, да еще со следами оспин на лице. Красавцем явно не назовешь, но тело сильное, доспехи — добротная кожаная куртка с нашитыми плоскими кольцами.
— Как твое имя, воин? — спросил Ричард.
— Тибо. Я парижанин.
При этом он приосанился и даже не подумал встать и поклониться коронованной особе.
Но парижане — они такие. Богатый город, где всегда можно заработать, и его жители ценили себя высоко. А после того как Филипп Французский значительно расширил и перестроил Париж — возвел новые мощные стены, вымостил площади и позаботился о крытых рынках, — парижане вообще стали считать себя лучшими людьми во Франции и знатные господа были им не пример. И вот один такой, подбоченившись, смотрел прямо на короля и широко улыбался, не смущаясь гнилых зубов.
— Следуй за мной, Тибо-парижанин, — кивнул ему Ричард. — Хочу тебя кое с кем познакомить.
От подобного предложения тот явно опешил, улыбка стала сползать с лица. Но Львиное Сердце уже пошел прочь, и окружавшие парижанина крестоносцы стали подзуживать товарища: ну же, иди, иди, сам король Англии оказал тебе честь.
Правда, у входа в башню Бетнобля Тибо пришлось подождать. К королю как раз прошел магистр ордена госпитальеров Гарнье де Неблус в своем темном с белым крестом плаще и ставшем уже привычным белом тюрбане, какой он предпочитал стальному шлему. И Тибо, находясь среди расположившихся тут же лучших рыцарей короля Львиное Сердце, уже не чувствовал себя таким самоуверенным и молча сидел на каменной ступеньке у входа, поджав длинные ноги и угрюмо поглядывая из-под обода шлема.
Ричард появился довольно скоро в сопровождении магистра Гарнье.
— Со мной поедут трое — ты, Лестер, ты, Хью… и ты, Тибо парижанин.
Тибо молча пошел за королем, магистром и указанными рыцарями. Ему даже подвели коня — рослого, серого в яблоках жеребца. Тибо с важностью произнес, что ему не впервой ездить верхом, но потом у него возникли некоторые проблемы: жеребчик оказался норовистый, все время забирал вбок, круто изгибал шею и пару раз попытался укусить седока за коленку. Парижанину пришлось сильно натянуть поводья, а затем и стегнуть злобное животное по ушам — не балуй, когда на тебе сидит свободный человек из столицы Франции!
Но потом они миновали частокол вокруг лагеря и Тибо как-то притих. Ради всех святых, куда это его везут среди ночи?
Король Ричард и магистр ехали впереди, рыцари следом, а Тибо замыкал кавалькаду. Парижанину все больше не нравилась эта поездка. В лагере, среди своих, было как-то спокойнее, надежнее, а вот за пределами лагеря… Ему ведь рассказывали, что все подступы к Иерусалиму охраняются отборными отрядами Саладина из Хеврона и Неблуса. Не ровен час, кто-то из них заметит группу крестоносцев и пошлет шальную стрелу — говорят, эти нехристи и в темноте видят, как кошки.
Немного, правда, успокаивало то, что время от времени из придорожных зарослей выходили укрывавшиеся там дозорные крестоносцев. Король порой переговаривался с ними, порой просто поднимал руку в приветственном жесте и ехал дальше. Но потом отряд повел госпитальер Гарнье. Причем отнюдь не по дороге, а свернул куда-то между покрытых лесом холмов. Тибо стал тихо читать молитву Святой Деве: в таком пути без небесного покровительства ох как не по себе!
Сверху струился мягкий лунный свет, и местность вокруг была достаточно хорошо освещена, чтобы… пустить в них стрелу, и Тибо все еще вздрагивал при каждом шорохе. Деревьев становилось все меньше, вскоре исчезла и трава, впереди во всю ширь открылась голая каменистая местность. Дорога, петляя по склонам, постепенно сужалась.
Как же все это не нравилось Тибо! И кто его за язык тянул упрекнуть короля Ричарда в нерешительности? Вон Львиное Сердце едет себе впереди, словно не опасаясь засады сарацин, да и его рыцари тоже держатся спокойно, только достали мечи и положили их поперек седла. Тибо, вынув свой тесак, все думал: вот спал бы он сейчас где-нибудь под телегой, горя бы не знал…
Дорога стала круче, они преодолели подъем на голую вершину, похожую на шишак шлема, и их обдало ветром. Звезды вверху сияли, будто омытые небесными водами, луна светилась половинкой ясного лика. В этой местности засаду можно было устроить множество раз. Но пока все было тихо.
Еще через час путь пошел в низину. Вновь появилась трава и даже оливы. И чем ниже они спускались, тем гуще становилась зелень. Вскоре путники услышали журчание ручья и остановились возле каменистых перекатов, по которым бежала вода.
— Здесь, — произнес магистр Гарнье. — Я дважды бывал ранее тут, поэтому не могу ошибиться. — И повернулся к Тибо: — Ты везешь факел, зажги его.
— Зачем это? — удивился парижанин. — Чтобы нас сарацины заметили?
— Где же твоя гордость, Тибо из Парижа? — хмыкнув, сказал король Ричард. — Или свою дерзость ты оставил у костра с похлебкой?
