Людмила Сурская - Проклятая война
— Плачь, плачь, главное, чтоб вывернуло и полегчало. Пусть обида с бабьем дождичком сойдёт. Для нас баб слёзы спасение, какое-никакое, а облегчение приносят. Не такая уж то беда, чтоб за неё умирать. Война идёт, каждые руки на счету, её выиграть главное. Смертей от фашистов проклятых хватает, а твой, слава богу, живой и жару им даёт, закачаешься. Выплачешь обиду, мозги и заработают. Так уж мы устроены, бабье горе завсегда слезами выходит. Подумаешь, к теплу потянулся. Радуйся, что нашёл там бабу, которая его в том пекле греет.
Я злилась, как она не понимает. Обидно, но ведь дело совершенно в ином…
— Не в этом же дело. Война проклятая, я б поняла, а он не рассказал. И потом, это не просто баба — охотница. Причём в её-то юные годы со спокойной совестью идущая на подлость. Не каждая заставит из-за себя страдать другую женщину и осиротит ребёнка. И потом: от случайных баб шума не бывает, а тут… звенит колоколами…
Нина согласно кивает и гладит меня по растрёпанной голове.
— Может и так. Только убивают их каждый день, так пусть потешится. И потом, твой один, что ли такой. Все одним они миром мазаны. У всех примерно одна и та же картинка, разница лишь в том, что девочка, по-видимому, ему головастенькая попалась. Раззвонила паскуда на всю страну… Впрочем могли быть иные причины- тогда всё страшнее. Ему великому стратегу невдомёк подумать, отчего же так-то обстоят дела…, но когда — нибудь дойдёт черёд покопаться в мозгах.
— Может потому что Рутковский? — не смогла подавить всхлип я.
— Не скажи, Жуков, что ли хилее, там вообще с бабами мрак. Но молчок. Рассказывают его верный пёс кавалерист Крюков, которого он таскает за собой с гражданской, в медсанбате 2-ого гвардейского кавалерийского корпуса содержит бордель для господ офицеров. Слышишь меня?! Чем Казаков хуже. Его подружка Шишманёва могла на базе своего лечебного заведения организовать такой же для своих покровителей. А ты себе душу рвёшь. Война развязала мужичкам руки.
Выслушала, конечно. Георгия и его довоенный бабский хвост я знала. Думала что и сейчас он себя воздержанием не мучает, но мне до него нет никакого дела. Костя- вот моя боль!
— Господи, какая разница, если он не любит меня, — взвыла я зарываясь в подушку и беззвучно сотрясаясь от слёз. — Но за что же меня так карать? Ведь я не делала людям ничего плохого.
Она села рядом, обняла.
— Надо уметь всё пережить. Опять же, не надо всё в одну кучу валить. Любовь это одно, нужда и потребность в бабе — это другое. К тому же у женщин любовь одна, а у мужчин совершенно из другой лохани. Он тебя может полным сердцем любить, а пользоваться с милой душой другой. Мужик, как не скажет наука, полигамен. А по-народному — животное. Ты этого не знала? Все одинаковые! Любят лишь себя и для себя. Измена заложена в каждом из них. Просто не каждый, в силу различных причин, может её осуществить. Одни сдерживаются, другим случай не подвернулся. Так или иначе, а изменяют эти козлы все. Правда, я согласна с тем, что жена об этом не должна не в коем случае знать. Изменил и сиди себе тихо не кукарекай. Тем более война, мы поймём.
— Он не такой… Другой он.
— Ну, да. Всё ведь уже понятно. Такой же, как и все, ни хуже и ни лучше. "Не такой…" Выползай из тумана. Это я тебе говорю- они все одинаковые. Лишь фотографии… "Другой…" Раскрывай карман шире. Запомни: в жизни никогда не встречается "других" мужчин. Можешь фантазии свои выбросить на помойку. Он же не может не понимать, что герой, что его персону потом по косточкам разберут и правильнее быть осторожным, а ещё лучше заткнуться. Понимает. Но выдержать не может. Отказать себе любимому — слабо. Значит, обыкновенный без тормозов мужик остолоп.
— Но может это сплетни… С Седовой вот чего только не насочиняли, а ведь этого не было… Или девочка заморочила себе голову героическим самопожертвованием и таким вкладом в дело борьбы с фашизмом.
— Служа матрасом у Рутковского — этим она вносит большой вклад в дело разгрома фашистской Германии. Ой! Не смеши меня! Я сейчас лопну от смеха. Хотя дур всяких навалом. Насчёт Седовой охотно верю. Та фифочка могла сама из-за злости утку пустить, не признаваться же всем, что её неотразимую отвергли, а вот про "воробушка" "солдатский телеграф" принёс. Понятно?! Получается, кто-то очень внизу старается. Не твой же. Ни к чему и некогда. Значит, "воробушек" чирикает.
— Зачем ей это? Глупо…
— Не скажи. Причин завались. Например, вот жена дурой окажется, устроит скандал и бросит его, а она пожалеет и подберёт. Всегда под рукой сопли ему быстро подотрёт. Или опять же польза великая ей…
— Да в чём?
— Кто она, докторишка мелкий. Таких десятки тысяч. Фронтовые дороги проглотят и не подавятся. Под мужика всё едино угодит. Только какой то будет калибр. А постель с командующим меняет всё. Как ты думаешь, относятся там к боевой подруге самого Рутковского. Да и сам он за сладкое делает её жизнь по возможности райской.
Представив всё это, я засучила по подушке руками и завыла с новой силой. Нина встряхнула меня.
— Эй! Мы говорим по делу или душу рвём?
С трудом, но я справилась. Согласно кивнула, мол, говорим. А с кем мне ещё-то можно поговорить…
— Раз она Косте нужна, ему с ней хорошо, и он любит так её, как рассказывают, я не буду за него цепляться. Просто не смогу и не хочу мешать… Зачем же мучиться ему. Он мне дорог. Я его люблю. Надо было раньше мне всё рассказать, чтоб не выглядела я такой идиоткой и не мешалась под его ногами. А так: на шею бросалась, целовала…
Нина отводя тревожный взгляд, поправила прядки на моей растрёпанной голове и глубоко вздохнула:
— Горе луковое. Во — первых, — говорю, как со стеной. Я ей про мужика, она мне про любовь. Уверяю тебя, мужик — даже обшарпанным веником в семье и то нужен. Пригодиться хотя бы ноги вытереть. Во-вторых, ничего пока неизвестно. А в — третьих, все думали, что ты в курсе, сорока уж давно на хвосте эту историю принесла, ещё до анекдота с Седовой… Слухи, как снежный ком с горы, катались по Москве. С каждым разом набирая обороты и разрастаясь они превращались в лавину… А ты так крепко держишься и молчишь. Я подумала — молодец! Кто ж знал, что ты не в курсе.
— Бог, мой, — забилась я об стену, вспомнив его заверения в любви, горячие ночи и нежные письма. Верила его честным, всегда застенчивым глазам, не сомневалась в его порядочности, а всё ложь, ложь, ложь… Боль бурлила, вырываясь наружу стонами. Приехал обслюнявленный её губами и умчал, торопясь попасть в объятия этой молодой и шустрой особы. А говорил на фронт…, да ему просто было скучно со мной и Адой. Как же, там молоденький "воробушек" ждёт… — Слёзы душили. Злость, мешаясь с обидой, взрывая душу, затеняли разум. Но какая-то точка вдруг пробиваясь в сознание сказала: "Стоп! Так не пойдёт. В чём угодно его можно обвинить только не в том, что уехал он от нас из-за неё. Рутковский рвался на фронт и только туда. Здесь он чист, как стёклышко". Стало легче. Я могла рассуждать. К тому же, я догадывалась, что у него наверняка были связи с женщинами. Такое страшное напряжение он должен был куда-то сбросить и Костя, похоже, хотел сказать об этом, сама же не дала, чтоб не портить праздник встречи. Но не думала же, что появилась соперница, да ещё такая молоденькая, поэтому и отнеслась к этому не серьёзно… А вдруг он хотел сказать о разрыве, а мы с Адусей сунулись со своей любовью… Да нет же, я ждала, давая ему возможность определиться, он сам… Господи, я запуталась. Ничего не понимаю.
